Авантюристы - Крючкова Ольга Евгеньевна

Он не удержался и дотронулся до блестящих волос одалиски.

– Можно расплести вам косу?..

Женщина удивилась необычной просьбе.

– Конечно, если это доставит вам удовольствие…

Вскоре Варвара лежала с распущенными волосами, они струились и ниспадали с ложа, словно чёрные шёлковые нити. Женщина терпеливо ждала, когда поляк закончит с лирикой и перейдёт к делу.

Сваровский снял рубашку, отбросив её прочь, затем расстегнул брюки… Варя залюбовалась его телом, она непроизвольно вспомнила Глеба Панфилова, управляющего купца Хлебникова. Любила ли она его?.. Пожалуй, что – да. Но это было давно, в той, другой жизни, к которой нет возврата…

Несмотря на трёхмесячное воздержание, Сваровский был не тороплив. Варя, сама того не ожидая, с удовольствием ощутила в себе его плоть… Ей стало легко и хорошо, словно не было суда, кошмарной дороги и пересылочной тюрьмы, не было старого сластолюбца Ламанского, только она и Сигизмунд. Женщина обняла партнёра с неистовой силой, словно не желая расставаться с ним никогда.

Когда всё закончилось, и любовники достигли наивысшего удовлетворения (чего Варя не испытывала с тех пор, как не была с Глебом), то сознали – они ниспосланы друг другу судьбой.

Сигизмунд пребывал в недоумении: «Боже, что за женщина? Я с женой не испытывал ничего подобного! Неужели такое бывает? Неужели надо было дожить до тридцати двух лет, похоронить жену, чтобы познать такое наслаждение?»

Варвара же ни о чём не думала, она просто положила голову на грудь Сигизмунда и наслаждалась выпавшими минутами счастья, которое может закончиться в любой момент. А потом… А, что потом? Ламанский… Любовь втроём… Ей было противно вспоминать, и она начала целовать Сигизмунда в грудь, а затем всё ниже и ниже, как когда-то Глеба…

Глава 4

При последующих визитах Сваровский непременно останавливался у Ламанского с ночёвкой, и тот, по обыкновению, предлагал ему провести время со своими одалисками. Сигизмунда покорила Варвара, он постоянно думал о ней: «Такая красивая женщина – каторжанка. Ей бы в обществе блистать… А она – в руках похотливого майора…До чего не справедлива жизнь… А моего деда и бабку она пожалела? Эта жизнь… Они потеряли всё: богатство, усадьбу, земли, доброе имя… Отец женился на крестьянке, я же – потомок истинных шляхтичей занимаюсь торговлей… И невольно приходится иметь дело с Ламанским… О, Матка Боска, помоги мне грешному[35]…»

Сигизмунд приближался к Алгачам, вскоре на пригорке показался дом Ламанского. «Неужели увижу её снова? – думал он о Варваре. – А вдруг майор не позволит с ней уединиться?»

Торговец, как обычно выгрузил товар, хозяин остался доволен. Сигизмунд умел угождать, а теперь приходилось стараться вдвойне из-за Вари, уж больно хотелось её видеть… и не только.

Сигизмунд удалился с красавицей в смежную с хозяйской спальней комнату, Ламанский не обратил на это ни малейшего внимания. Она была облачена, как и в прошлый раз, в бельё куртизанки. Заметив на себе пытливый взгляд мужчины, женщина произнесла с горечью:

– Ненавижу этот пошлый маскарад… Если б жизнь можно было повернуть вспять, и прожить заново – не наделала бы я прежних ошибок.

– Увы, не вольны мы в этом. Судьбу свою не изменишь, знать нам суждено с тобой Варя так жить.

– Да, наверное, но я не хочу, – она подошла к Сигизмунду и обняла за шею. – А вправду говорят, что ты – из польских дворян?

– Правда, – подтвердил мужчина и начал целовать Варю.

«Куда мне до него… Он такой красавец… Обожаю…» – мелькнуло у неё в голове.

* * *

Варя жила от приезда до приезда Сигизмунда: каждое его появление в доме Ламанского становилось для неё мимолётным счастьем. Поляк не смотрел на товарок своей возлюбленной, как не предлагал Ламанский, в итоге тот смирился, мол, нравится тебе девка – наслаждайся, я – человек щедрый и умею быть благодарным.

Варвара же с каждым днём ощущала, что ей становится всё труднее улыбаться своему «благодетелю». Его прикосновения вызывали дрожь, по вечерам перед сном начинало тошнить, кружилась голова. Женщина приписывала сии симптомы отвращению, которое она испытывала к Ламанскому, но вскоре поняла – катастрофа, она беременна.

Майор был твёрд по отношению к своим беременным одалискам, отсылая их обратно в Акатуй и выписывая новых за соответствующую плату. Что касается детей, то начальник Акатуйской тюрьмы не желал дополнительных проблем и осложнений, и Ламанскому пришлось самому заботиться о своём потомстве, которым он с изрядным постоянством пополнял иркутский приют.