Авантюристы - Крючкова Ольга Евгеньевна

Кузнец задумался.

– Это ты к чему, Иван Терентьевич?

– К тому, дорогой зятюшка, что золото и серебро, лихоманка их побери, – он перекрестился в сторону икон, – ещё никто не упразднял. Я же хочу блага своей дочери… Да и себе тоже. Знаешь древнюю мудрость: у кого богатство – у того и власть?

Фрол кивнул и отпил из чаши.

– Истинно, так и есть.

– Так вот, есть задумка у меня одна, – хозяин многозначительно посмотрел на собеседника.

– Говори, Иван Терентьевич, не томи. Почитай мы с тобой уже одна семья.

– И то верно, – согласился староста. – Так вот, прослышал я, что негидальцы здешние, что у горного хребта обитают, много золота имеют. А на что оно им? – дикий народ, в бубен бьют – думают, духов призывают. Тьфу, нехристи! Так вот, хочу я отряд снарядить из верных людей, да золотишко-то к рукам прибрать, а их чумазых… Сам понимаешь, золото они просто так не отдадут.

Фрол растерялся.

– А как же власть? Это ж убийство…

– Оно, Фролушка… Какая власть тебя беспокоит? Та, что вокруг острогов понастроила? Неужто ты думаешь, местного губернатора интересует сотня негидальцев?!

Староста рассмеялся и отхлебнул медовухи.

– Когда выходим? – поинтересовался кузнец.

– Вот, это по-нашему! Не ошибся я в тебе, дорогой зять! Да после свадьбы и отправишься во главе отряда, желающих будет – хоть отбавляй. Да и Васятку с собой возьми, дом у него совсем покосился, помочь надобно человеку, – хозяин подмигнул.

Фрол понял: Любавин ухожёр не должен вернуться обратно в скит.

Глава 9

Пелагея, стоя под дверью горницы, перекрестилась: что ж взяла грех на душу – подслушала мужнины разговоры, но то не напрасно. Она потихоньку вышла из дома и отправилась на задний двор, если что – она доила коров и ничего не слышала.

Смеркалось, подходило время вечерней дойки. Пелагея сидела рядом с коровой, но делать ничего не могла – руки не поднимались. Бурёнка беспокойно мычала – вымя было переполнено, доставая чуть ли не до земли. Женщина же находилась в оцепенении, понимая, что задумал муж: но что она может сделать, как отвратить убийство несчастных негидальцев?

Корова в очередной раз недовольно подала голос, призывая хозяйку начать, наконец, дойку. Пелагея очнулась, машинально почувствовав в руках тёплые коровьи сосцы, струйка молока хлынула в ведро.

Наконец, подоив трёх коров, Пелагея направилась в светёлку дочери, та не спала, сидела на кровати в одной ситцевой рубахе, расчёсывая волосы.

– Ты чего неприбранная? – поинтересовалась мать, в тайне надеясь, что дочь передумала совершить дерзкий поступок.

– Успею, – спокойно ответила та. – До рассвета время ещё есть.

* * *

Иван Терентьевич и Фрол изрядно выпили, кровь молодого жениха взыграла, и он без обиняков заявил:

– Чего тянуть, для верности, дабы у девки не возникло мыслей дурных, надобно её обабить!

Иван Терентьевич округлил глаза.

– Ты это… Фрол, не горячись, всему своё время. Хотя… Сиди, сейчас приду…

Он встал, покачнувшись, и направился в светёлку Любавы.

Дочь сидела на кровати, поджав ноги, рядом на табурете стоял приготовленный узелок. Неожиданно дверь отворилась, на пороге появился отец семейства, он икнул и заплетающимся языком заявил:

– Любава, ты давай готовься… Сейчас в тебе придёт твой суженный…

Девушка обомлела, не понимая, что происходит.

– Вы, батя, о чём это?

– О том, что одень новую рубаху. Фрол придёт к тебе в светёлку…

– Чаво?! – возмутилась она и вскочила с кровати. – С какой стати?!

Иван Терентьевич внимательно посмотрел на дочь: из-под простой тонкой ситцевой рубахи проступали великолепные женские формы, хмель как рукой сняло.

Он решительно наступал на неё:

– Я дал согласие, всё равно через два дня свадьба: чего тянуть – то?

Любава растерялась: мало того, что она стоит перед отцом полуголая, так её ещё и невинности хотят лишить без её согласия.

– Я не хочу так, не согласная я! – закричала она, в надежде, что услышит мать и придёт ей на помощь.

– Чаво? Супротив отца идти? – Иван Терентьевич начал постепенно свирепеть.

Девушка поняла, что ситуация безвыходная.

– Батя, я просто хочу, чтобы всё было, как положено после свадьбы, – предприняла она последнюю тщетную попытку.

– Нечего томить мужика, готовься, – приказал отец.

Неожиданно его взгляд упал на узелок, лежащий на табурете рядом с кроватью.

– Это чаво? – он кивнул в сторону собранных вещей. – Куды собралася, абанатка[50]? Сбечь, стало быть, хотела? Признавайся, а то Фрола позову, да ещё за ноги самолично держать буду!