Двадцать лет спустя - Дюма Александр

– Да, понимаю. Для вас, молодого воина, было бы очень полезно служить под начальством такого полководца, как он. Постойте… как бы это устроить? У меня с ним довольно натянутые отношения, так как моя родственница, госпожа де Монбазон, в ссоре с герцогинею де Лонгвиль. Но если действовать через принца де Марсильяка… Да, да, граф, именно так. Принц де Марсильяк – мой старинный друг, и он представит виконта герцогине де Лонгвиль, которая даст ему письмо к своему брату, принцу. А он любит ее так нежно, что сделает все, чего бы она ни пожелала.

– Вот и отлично! – сказал граф. – Только разрешите мне просить вас поторопиться. У меня есть веские причины желать, чтобы виконта завтра вечером уже не было в Париже.

– Надо ли сообщать о том, что вы принимаете в нем участие, граф?

– Для его будущности было бы, пожалуй, лучше, чтобы никто даже не подозревал о том, что мы с ним знаем друг друга.

– О, сударь! – воскликнул Рауль.

– Вы же знаете, Бражелон, – сказал Атос, – что я ничего не делаю без причины.

– Да, граф. Я знаю, что вы в высшей степени предусмотрительны, и готов, как всегда, вам повиноваться.

– Послушайте, граф, оставьте виконта у меня, – сказала герцогиня. – Я пошлю за князем Марсильяком, который, к счастью, сейчас находится в Париже, и не отпущу его до тех пор, пока дело не будет слажено.

– Благодарю вас, герцогиня. Мне сегодня придется побывать в нескольких местах, но к шести часам вечера я вернусь в гостиницу и буду ждать виконта.

– А что вы делаете вечером?

– Мы идем к аббату Скаррону, к которому у меня есть письмо и у которого я должен встретить одного из моих друзей.

– Хорошо. Я тоже заеду на минутку к аббату Скаррону, – сказала герцогиня. – Не уходите оттуда, не повидавшись со мной.

Атос поклонился и направился к выходу.

– Неужели со старыми друзьями прощаются так строго, граф? – спросила, смеясь, герцогиня.

– Ах, – прошептал граф, целуя ее руку. – Если бы я только знал раньше, какое очаровательное создание Мари Мишон!

И, вздохнув, он вышел из комнаты.

Глава XXIII

Аббат Скаррон

На улице Турнель был один дом, который в Париже знали все носильщики портшезов и все лакеи. А между тем хозяин его не был ни вельможа, ни богач. Там не давали обедов, никогда не играли в карты и почти не танцевали.

Несмотря на это, все высшее общество съезжалось туда, и весь Париж там бывал.

Это было жилище маленького Скаррона.

У остроумного аббата время проводили весело. Можно было вдоволь наслушаться разных новостей, которые так остро комментировались, разбирались по косточкам и превращались в басни, в эпиграммы, что каждому хотелось провести часок-другой с маленьким Скарроном, послушать, что он скажет, и разнести его слова по знакомым. Многие стремились сами вставить словечко, и если словечко было забавно, они становились желанными гостями.

Маленький аббат Скаррон (кстати сказать, он назывался аббатом только потому, что получал доход с одного аббатства, а вовсе не потому, что был духовным лицом) в молодости жил в Мансе и был одним из самых щеголеватых пребендариев. Раз, во время карнавала, Скаррон вздумал потешить этот славный город, душой которого он был. Он велел своему лакею намазать себя с головы до ног медом, потом распорол перину и, вывалявшись в пуху, превратился в какую-то невиданную чудовищную птицу. В этом странном костюме он отправился делать визиты своим многочисленным друзьям и приятельницам. Сначала прохожие с восхищением смотрели на него, потом послышались свистки, потом грузчики начали его бранить, потом мальчишки стали швырять в него камнями, и, наконец, Скаррон, спасаясь от обстрела, обратился в бегство; но стоило ему побежать, как все кинулись за ним в погоню. Его окружили со всех сторон, стали мять, толкать, и он, чтобы спастись от толпы, кинулся в реку. Скаррон плавал как рыба, но вода была ледяная. Он был в испарине, простудился, и его, едва он вышел на берег, хватил паралич.

Были испробованы все известные средства, чтобы восстановить подвижность его членов. В конце концов доктора так измучили его, что он выгнал их всех, предпочитая страдать от болезни, чем от лечения. Затем он переселился в Париж, где о нем уже составилось мнение как о замечательно умном человеке. Там он заказал себе кресло своего собственного изобретения, и раз, когда он в этом кресле явился с визитом к Анне Австрийской, она, очарованная его умом, спросила, не желает ли он получить какой-нибудь титул.