Лейб-гвардии майор - Дашко Дмитрий

Я уже начинал раскатывать губу относительно всеобщей воинской повинности, с помощью которой можно было изменить в лучшую сторону непростую солдатскую жизнь. Хотелось многого. Но время… его не хватало, как денег и друзей.

Я потерял из виду кузена, давно не видел своих гренадер: Чижикова, Михайлова. Ушаков ничего не говорил мне о судьбе Михая, лишь криво усмехался и советовал не совать нос «куда не след».

Мы готовились в страшной спешке и не успевали.

Были такие, кто открыто саботировал распоряжения Комиссии. Миних поведал о том Ушакову, и генерал-аншеф вернулся с очередного ежедневного доклада к императрице с длинным списком офицеров, приговоренных к аресту.

А после того, как расстреляли целую партию чиновников-взяточников, работать стало намного легче. Разумеется, всех проблем столь суровые меры не решали, но на короткое время отбили у недоброжелателей охоту вредить начинаниям Военной Комиссии.

Не все гладко прошло и в гвардии. Семеновцы, измайловцы и преображенцы с тоской взирали на новые мундиры, но, узнав, что строить их будут за казенный счет (хоть кое-кто из министров едва не грохнулся в обморок, узнав, в какую копеечку этот шаг обойдется бюджету), слегка приободрились, а когда переоделись и приступили к учениям, смогли по достоинству оценить удобство и практичность формы образца 1737 года. Правда, рачительная Военная коллегия уменьшила всем годовое жалованье на рубль, но это были сущие пустяки по сравнению с прежними тратами.

Потемкину его реформы давались гораздо трудней, но мы пока не делали коренных изменений. Более глобальные преобразования требовали немыслимых средств, так что от некоторых задумок пришлось отказаться.

Осталось проверить на практике правильность выбранного пути.

Глава 21

Сбылась мечта идиота: перед отправкой на «фронт» я попал на бал, устроенный в Зимнем дворце. Были приглашены офицеры всех гвардейских полков. В числе счастливых обладателей заветного билета оказался и ваш покорный слуга.

Мы решили последний раз облачиться в парадную форму старого образца: зеленый камзол, кафтан, высокие смазные сапоги и треуголки. Это была дань уходящей эпохе, символическое расставание с немецким платьем. Но париков никто не надевал. Офицеры за редким исключением щеголяли короткими брутальными прическами. Даже генералы, когда-то водившие войска под знаменами Петра Алексеевича, не устояли перед стихийно образовавшейся модой. Вообще с этими стрижками получилось довольно забавно. Тут нет телевизоров и глянцевых журналов, поэтому влиять на публику приходится через другие ресурсы. Одним из первых расстался со своей шевелюрой Миних, потом Ласси, Густав Бирон и прочие весьма авторитетные в армии фигуры. Они и определили новую моду. Их примеру последовало сначала среднее звено офицеров, а потом уже и низовое. Рядовых, понятно, стригли по приказу.

Дамы быстро оценили мужественный облик своих патрициев, сравнение вышло не в пользу шаркающих ножками гражданских «пуделей». И тогда начался самый мощный виток, затронувший даже особ исключительно партикулярных. Всем хотелось произвести впечатление на прекрасный пол.

На Дворцовой площади горели смоляные бочки, пламя вздымалось к небу, освещая правительственные учреждения и дома вельмож. Из темноты с веселым звоном вылетали кареты, санки. С высоты птичьего полета могло показаться, что посредине безбрежного океана черноты движется странное светящееся существо, причудливо шевеля щупальцами-поездами.

К парадному подъезду было не подойти, все пространство заняли опустевшие экипажи, на свободных пятачках возле костров грелись лакеи, гайдуки и скороходы. Закутавшиеся в шубы кучера хлопали рукавицами. От лошадей валил пар.

Я впервые увидел великое множество разряженных дам, они бегом устремлялись к дверям, оставляя в каретах теплую одежду.

У входа стояли семеновцы. Очевидно, дворцовой роте хватало забот и внутри дворца, на охрану пришлось привлечь другие гвардейские части. Замерзший капитан-поручик Огольцов, которому не повезло в эту ночь с дежурством, тщательно всматривался в пригласительные билеты.

– Фон Гофен?! – Он с такой яростью вырвал у меня из рук бумагу, что едва не порвал ее на клочки.

Я кисло улыбнулся в ответ. Не скажу, чтобы эта встреча меня обрадовала.

Изучив билет, офицер неохотно констатировал, что все в порядке и мне дозволяется пройти туда, откуда звучит музыка и доносится смех. На лице его отразилась такая сложная гамма из злости и зависти, что я едва не расхохотался.