Цветок Америки - Мессадье Жеральд

Жанна задумчиво потягивала молоко, стараясь усвоить эти незнакомые слова и понятия. Она все еще не оправилась от волнения, вызванного появлением Жака и Об. Впрочем, ей совершенно не хотелось прогонять это видение. Она пережила самый напряженный миг своего существования.

— Вновь увидеть Жака… — прошептала она, — перед этим устоять невозможно. И Об… Что они там делали?

— Присутствие Об понятно, — ответил Франц Эккарт, не сознавая, как странно звучат его слова. — Ведь это ее сына принимали в великое сообщество. А вот Жака, должно быть, привлекла ты.

Последовало долгое молчание. Франц Эккарт говорил об этом так естественно, словно речь шла о вещах обычных — таких, как молоко и хлеб.

— Ты был посвящен? — спросила Жанна.

— Нет, я же вырос вдали от Жоашена. Посвящение происходит в подростковом возрасте, и почти всегда это делают отец или мать, сами прошедшие его. Потом слишком поздно, дух уже приобщен к материальному миру. Я знал это и пытался исправить учением.

— Но ведь ты обладаешь даром прозрения?

— То немногое, что у меня есть, дано мне от рождения. Однако сын, как правило, принимает посвящение от отца или матери. Жоашена посвятила моя бабушка Мара незадолго до смерти. Возможно, она предвидела свой ужасный конец и совершила обряд чуть раньше положенного.

Открытие этого таинственного мира повергло Жанну в изумление, порождавшее бесконечные вопросы. Почему она не видела своих родителей? А Дени? Был ли он там? Матье? Франсуа де Монкорбье? Бартелеми?

Недавнее открытие целого континента в сравнении с этим показалось ей смехотворным.

Она посмотрела в окно. Жоашен и Жозеф спокойно сидели на скамье, между ними лежала горстка абрикосов. Она долго вглядывалась в них, стараясь увидеть некий знак, свидетельствующий о пережитой метаморфозе. Но ничего такого не было. Жоашен надкусил абрикос. Жозеф встал, притянул к себе ветку цветущей липы и вдохнул ее запах.

Жена Итье вошла с обеспокоенным видом:

— Хозяйка, вам лучше?

— Все хорошо, Жерсанда, — ответила Жанна, улыбнувшись. — Немного устала от поездки… Я сейчас спущусь.

24

Пляска смерти и пляска жизни

Они пошли туда, где давят гроздья. Их сопровождал Итье. Это должно было происходить в новой большой постройке. Около сорока полных корзин стояли под навесом. Внутри находилась давильня — большой чан, уже заполненный виноградом. По ходу дела в него будут подсыпать новые ягоды. Рядом возвышался отчищенный до блеска бак на четырех подпорках. К нему была прислонена маленькая лестница.

Двое скрипачей и один барабанщик — некое подобие оркестра — сидели в винодельне, ели хлеб с сыром и потягивали вино. Фермерша выметала раскатившиеся по плиточному полу виноградины, Пуза оживленно беседовал с тремя мужчинами, у которых рукава были засучены до локтей.

Два молодых парня без башмаков, закатав штаны почти до бедер, тщательно мыли ноги в чане поменьше. Лодыжки у них славные, сказала себе Жанна. Вошла крестьянка и плеснула в воду уксуса.

Жанна склонилась над давильней, стоящей на земле, и спросила Итье:

— Виноградины не отделяют от гребней?

— Нет, — ответил Итье, — с гребнями вино не такое кислое. Оно становится светлее, и брожение слегка замедляется. А в сусле они добирают свое.

Пуза, подойдя к Жанне и ее спутникам, снял шапку. Вопрос он услышал, поскольку после обычных вежливых фраз объяснил:

— Это из-за гребней наше вино хорошо переносит тряску, хозяйка.

Она поняла, что менее кислое вино не так быстро сворачивается.

— Готовы? — спросил управляющий.

Он хлопнул в ладоши. Музыканты вытерли пальцы о штаны. Четыре пары рук подняли давильню и установили на бак. Босоногие парни один за другим забрались по лестнице наверх. Управляющий вновь хлопнул в ладоши. Музыканты заиграли ритурнель. Мелодия была простой, ритм тоже. Раз, два — три — четыре. Раз — два — три… Давильщики, стоявшие лицом друг к другу, обхватили друг друга за плечи и начали танцевать, передвигаясь по кругу. Под их мощными ногами сотрясались и давильня и бак.

Крестьянки ритмично били в ладоши. Жоашен и Жозеф весело присоединились к ним.

Жанна изумленно посмотрела на них. Дед и внук, которые несколько часов назад общались с потусторонним миром, радостно хлопали, как простые крестьяне, никогда не видавшие ничего подобного! Она повернулась к улыбающемуся Францу Эккарту.