Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать. Том 1. Маска из ниоткуда - Мессадье Жеральд

— Даже ваши чувства окутаны этой тайной, — продолжил Александр. — Я почти уверен, что являюсь единственным в мире существом, к которому вы привязаны.

— Возможно, за исключением Соломона Бриджмена.

— Судя по тому, как вы говорите о нем, у меня впечатление, что вы относитесь к нему как к отцу.

Себастьян бросил на своего сына долгий восхищенный взгляд: тонкая интуиция юноши не переставала удивлять его. Он сожалел, что не мог рассказать ему о своей жизни. Но что сказал бы этот сын об отце, который бежал из дворца вице-короля Мексики, переодевшись в женское платье? О насилии, которое толкнуло его на преступление? Что подумал бы он об отце, убившем трактирщицу в Майами, чтобы избежать виселицы? Помимо того, что подобные откровения были бы в его собственных глазах подозрительным призывом к сочувствию, что добавили бы они к их обоюдной привязанности?

— Это правда, — сказал он. — Когда я был в вашем возрасте, Соломон опекал меня как отец.

— Значит, вы нуждались в отце.

— В самом деле.

— Ваш настоящий отец умер?

— Да, — ответил Себастьян, проглотив комок в горле и стараясь подавить волнение, неизбежно охватывавшее его при мысли об отце, погибшем на костре.

Александр докончил свой десерт, не говоря ни слова. Потом посмотрел на Себастьяна, подошел к нему и, опустившись перед ним на колено, взял за руку.

— Отец, не упрекайте меня, но я догадываюсь, что вы скрываете какие-то мучительные, быть может, даже ужасные воспоминания. За это я вас люблю еще больше.

Себастьян был смущен. Подобную доброту он знавал только у Соломона.

И не признавал ее даже в себе самом.

Когда Александр удалился в свои покои, Себастьян написал об этом Соломону.

30. ВЕЛИКАЯ ШАХМАТНАЯ ДОСКА

Неужели Бель-Иль грезил? Или же король Людовик XV передумал? Не похоже, что он по-прежнему рассматривает Австрию как естественную союзницу Франции. Через три месяца после мартовского ужина в Вену пришло известие, что французские войска выступили против австрийцев, правда, на сей раз в Италии. В июне они сражались под Пьяченцей против австрийско-сардинских войск, объединившись с испанцами под командованием генерала де Майбуа и наследника трона Испании.

Себастьян отправился к Банати, чтобы поделиться своим недоумением.

— Не удивляйтесь, — ответил тот. — Если бы императрица не вбила себе в голову компенсировать потерю Силезии куском Северной Италии, включающим Лигурию, французы сейчас уже вернулись бы домой. Но поскольку и они, и испанцы заключили тайный союз с Генуэзской республикой и Неаполитанским королевством, то вынуждены были поспешить на подмогу генуэзцам.

— Неужели императрицу не известили об этом союзе?

Банати снисходительно улыбнулся.

— Я не знаю, догадался ли об этом ее союзник, король моей страны, Сардинии. Не знаю даже, были ли достаточно проворны его шпионы, чтобы обнаружить этот союз.

— Но сами-то вы тем не менее знали о нем? — удивился Себастьян.

— Слава богу, наши покровители предоставляют мне достаточно средств, чтобы мы были сносно осведомлены о том, что творится в министерских канцеляриях. Дворецким, мажордомам и прислуживающим за столом лакеям порой платят гораздо лучше, чем об этом думают, — ответил сардинец с многозначительным видом.

Себастьян вспомнил, что Банати посоветовал ему расстаться с Альбрехтом из опасения, что тот может проболтаться. Выходит, судьбы великих держав зависят от слуг!

— Вы даже не представляете себе количество срочных донесений, которые могли бы изменить лицо мира, если бы дошли по назначению! — заявил Банати, пожимая плечами.

— В том числе и мои, предполагаю? — обронил Себастьян, усмехнувшись.

— Нет, успокойтесь, и я сам, и Засыпкин очень заботимся о том, чтобы не пренебречь ни крупицей информации. Короче, была осведомлена императрица или нет, это в любом случае мало что меняет, — продолжил Банати. — Она обитает в высших сферах власти, а с такой высоты пропорции мира выглядят иначе. Генуэзская республика и Неаполитанское королевство для нее мелочи, не имеющие подлинного значения. Это алчная женщина. Она думает, что проглотит Лигурию, как надеялась проглотить Баварию.

Себастьян пытался переварить услышанное. Выходит, Мария-Терезия поддалась чувству досады и, едва подписав мирный договор с Пруссией, решила возместить свой убыток в другом месте. Неужели у нее нет советников? Лобковиц, Хоэнберг? Неужели никто не дал ей понять, что Австрии нечего делать в Италии? Он и сам уступил своего рода досаде. От Общества друзей никакого проку. О сложившейся ситуации не упоминалось ни на одном собрании. А к чему привели его собственные усилия?