В Курляндском котле - Автомонов Павел

Мы рассказали об Аустре. Известие об исчезновении девушки было немедленно передано поддерживавшим связь с партизанами местным жителям. От одного из них — деда Галабки — вскоре поступило сообщение о том, что он видел на просеке девушку, похожую по описаниям на Аустру. Она была с автоматом и сумкой. Это случилось неделю назад. Больше она не появлялась.

В партизанском лагере я быстро поправился. Михаил — знакомый нам белобрысый повар — сам приносил мне еду.

— Вот я вам горяченького, — говорил он. — Только что с подогрева. Поправляйтесь! — Михаил, хотя никто не упрекал его за очередь из автомата по нас, видимо, чувствовал себя все же несколько виноватым.

Агеев и Колтунов в смене с двумя партизанами, которых выделил Капустин, вели круглосуточное наблюдение за шоссе. Но движение на шоссе с каждым днем заметно ослабевало. Активные боевые действия на фронте прекратились. Гитлеровцам не удалось прорваться в Восточную Пруссию, и они притихли, как мыши в своем углу. Наше командование, должно быть, тоже не спешило с разгромом курляндской группировки.

«Куда они денутся? Пусть припухают», — говорил повар Михаил. Он, будучи в плену, заготовлял дрова для штаба 18-й гитлеровской армии. Работать приходилось до упаду, а еда — пустая болтушка, кусок хлеба да картофелина. Хотя из плена Михаил убежал давно, но он до сих пор не мог забыть того, что испытал там.

Зубровин и Озолс побывали на хуторах и завели знакомство с жителями.

Моя работа на радиостанции, вместе с шифровкой и расшифровкой телеграмм, занимала в сутки два-три часа. Я и мой товарищ по ключу на советской стороне фронта понимали друг друга по тону сигналов и по почерку. Поэтому вместо позывных мы часто выстукивали что-то похожее на марш или быстрый танец. Когда работа идет хорошо — и на душе легко. После удачной передачи и приема деловых телеграмм хочется иногда сказать далекому сержанту или старшине, которого никогда не видел в глаза, теплое слово, и, конечно, не сдержишься, скажешь, пользуясь международным радиоязыком; а перед сигналом «конец работы» дашь такой финал, что хоть танцуй.

Часто я подсаживался к костру, слушая рассказы партизан. По вечерам, вместе с радистом Володей Кондратьевым, я проводил время возле приемника в ожидании приказов товарища Сталина.

Володя Кондратьев — москвич. Шестнадцатилетним юношей он покинул дом, чтобы пойти в партизаны. Володя любил рассказывать о своем детстве, о Москве, о партизанской зоне в Белоруссии, где ему пришлось побывать.

До войны он успешно учился в средней школе. У него была способность к музыке, хороший слух; он выступал в оркестре московских школьников, которым руководил композитор Чернецкий.

Весной 1944 года Володе посчастливилось побывать в Москве. Старая мать не сразу узнала сына. Она представляла его все еще школьником, а он явился возмужалым, окрепшим бойцом-партизаном.

Капустин любил Кондратьева. Они работали неразлучно уже три года.

У Капустина, как и у многих партизан, особенно у парашютистов, было и иное, партизанское имя — «Сашок».

— Славный человек этот Сашок! — говорил Костя Озолс. — Умный, решительный. Двадцать шесть лет ему, а борода, хоть на выставку. Бородатая теперь молодежь!

— Неплохой парень! — высказал свое мнение Агеев. — Ребята боролись сегодня, Сашок всех по очереди на лопатки положил. А кто он?. Силач? Акробат? Ничего подобного. Бухгалтер МТС из-под Барнаула. Надо мне с ним побороться…

Я подружился с двумя «братьями» — командиром разведки Петром Трифоновым — «Тарасом», который первым признал в нас своих, и белокурым, белолицым Павлом Ершовым.

Ершов всегда ходил в начищенных до блеска сапогах. Он почему-то никогда не смотрел товарищам в глаза. Это меня заинтересовало. Пытался узнать о Павле что-нибудь у «Тараса», который с 1942 года был с Ершовым в партизанской зоне на Смоленщине и в Белоруссии, но точного ответа тоже не получил. «Привычка девичья у него глаза опускать, — смеясь ответил Тарас, — а вообще человек хоть куда». Была и еще странность у Ершова. Если вблизи него пет людей, он обязательно посмотрится в зеркало и причешет волосы. Тарас, если заметит Ершова с зеркальцем, обязательно скажет: «Наш Паша хочет всем нравиться». — «Брось, Тарас! — сердится Ершов. — Не люблю я ходить неряхой, только и всего…» Тарас широко улыбается и подмигивает товарищам: «Знаем мы, почему не любишь. Встретил дивчину на хуторе, вот и причина».