Поиск - 92. Приключения. Фантастика - Крашенинников Александр

Старик бросил прощальный взгляд на землю: там, уменьшаясь с каждой секундой, поворачивалась, пропадала в холодном блеске солнца крыша его дома. А здесь, в небе, их уже поглощала тень облака, а потом и оно само.

Они влетели в пушистый космос, дохнувший ему в лицо свежей ледяной прохладой; в таинственное царство сил, тонкое взаимодействие которых управляло жизнью облака и превращало пух — в каплю, аморфное — в строгую форму, невесомое — в тяжесть…

Сейчас он увидит это своими глазами!

Прошло минут десять, а старик не возвращался. Сопровождавшие забеспокоились. Прошло еще пять минут.

— Идем, — принял решение старший.

Громыхая по железу, они поднялись на гребень крыши и обогнули печную трубу.

Старик лежал на спине, вольно закинув руки за голову, как лежат мальчишки, наблюдая за движением облаков, полетом птиц или безотчетно любуясь вечными красками природы.

Он глядел в небо неподвижным взором. Таким неподвижным, какой никогда не бывает у живого человека, даже если он замер в предельной сосредоточенности перед тем, что разглядывает или силится разглядеть…

Там, над ним, в высоком небе осени, два ветра гнали навстречу друг другу белое облако и темное облако, Облака пришли в соударение и стали вливаться одно в другое. Белое победило. Светлый воздушный замок, холодный и величавый, вознес свои громады от края до края небес, весь в игре легких теней, подсвеченный снизу закатным солнцем.

Герман Дробиз

ПОСЛЕДНЯЯ ПУЛЯ

Рассказ

Голова к голове, тело к телу — плотным строем, как солдаты в каре, стоим в коробочке. Заботливо упакованы нежными девичьими реками. Куда нас направляют, не знаем. Но чувствуем подъем, желание выполнить долг. Никто не объяснял нам, в чем он состоит — он рождается в нас, едва выскакиваем из отливочной машины, еще мгновение назад бывшие каплями расплавленного свинца. Приятное ощущение, когда тебе горячо; как эго бывает с первыми ощущениями новорожденного, оно глубоко запечатлевается и становится на всю жизнь постоянной потребностью, то есть мечтой.

Коробочка к коробочке нас укладывают в яшйк. Прикосновение теплых пальцев через картонную стенку… Возникло… Исчезло… Хлоп-хлоп-хлоп! Я шик заколочен. Вздрогнуло днище… Поехали. Еще много раз будет замирать и вздрагивать наш крепкий надежный ящик, наша славная казарма. Остается только воображать, как нас перегружают из кузова грузовика в чрево товарного вагона и везут, везут, везут в дальние дали — надо думать, в другую страну. О, даже когда ничего не видно, путешествие прекрасно — оно приближает нас к выполнению долга. Дремлем под стук колес. В снах я снова становлюсь горячей и куда-то лечу, неотвратимо приближаясь к заветному, искомому…

Я — пуля. Калибр семь целых, шестьдесят две сотых, вес восемь и девять десятых грамма. Из остальных анкетных данных главное — отношение к воинской повинности. Я — военнообязанная, чего и вам желаю. Убеждена: воинская повинность должна распространяться на все организмы, предметы и устройства. Военнообязан весь материальный мир. Возьмем такого незамысловатую вещицу как складной стул. Если в нем развалился дачник и, посасывая курительную трубку, любуется дубовой рощицей и красками заката на черепичных крышах, — трудно представить себе положительное отношение складного стула к воинской повинности. Но если на нем сидит офицер, распоряжающийся в данную минуту важной боевой операцией?.. Казалось бы, трюизм. Но я хочу подчеркнуть: военнообязанными должны чувствовать себя все. Только так может быть обеспечено правильное мировоззрение в современном нам мире, где военные действия — последний аргумент в любом споре.

Несколько слов о моем моральном облике. Говорят, что пуля любит убивать, что у нас особое, приязненное отношение к смерти. Это неправда! Мы любим жизнь; выпущенные из ружейных, автоматных или пулеметных стволов, мы хотели бы лететь вечно; и когда встречаем преграду — это трагедия, распад личности, катастрофа. Мы убиваем не от абстрактного желания и не от садистской тяги к убийству, нет. Когда понимаешь, что тебя затормозили серьезно я навсегда, что полет прекратился, ненависть захлестывает душу, и начинаешь мстить. В этом смысле мы с одинаковым чувством убиваем человека, остановившего наш полет грудью, и, допустим, стену, сделавшую то же самое кирпичами. Ну и, кроме того, напомню: мы сознаем наш долг.