Обряд - Крашенинников Александр

Дома была тишина. Он заглянул в спальню. Люба с мокрым полотенцем на лбу лежала на кровати, недвижно глядя в потолок. Лицо у нее было каким-то радостно-бессмысленным, застывшим — лицо идиота. Сердце у Игоря собралось в жгучий судорожный комок.

За дверью качнулась тень. Он закрыл спальню и прислушался. «Лети стрелой, падай камнем, разнеси беду вдребезги, — бормотал в гостиной быстрый, скачущий голос тещи. — Отними руки, отяжели ноги, преврати в головешку. Белый голубь, черная змея, огненный ястреб…» Игорь приоткрыл дверь. Бабка Анна богохульствовала. В углу вверх ногами была подвешена на шнурке полуразломанная, растрескавшаяся иконка, и она крестилась на нее левой рукой, начиная крест не сверху, а снизу. Сбоку на журнальном столике стоял стакан с водой — вместо освященного вина, как понял Игорь. Под иконкой у ног бабки Анны, вытянув шею и сверкая глазами, валялась со связанными лапами Муська — точно плененный угольно-черный дьяволенок.

— И взял архангел Михаил копье и поразил им дьявола, — быстро, точно спеша, проговаривала бабка Анна, не переставая креститься. — И дьявол, перевернувшись, встал трехногой курицей. И хвост той курицы показывал на храм, где лежал младенец. Тогда пошел отец к тому храму и принял младенца на руки…

Пухлая, подушкой, спина бабки Анны покачивалась и чуть вздрагивала, ноги ее стояли косолапо, как бы обхватывая кошку, а концы завязанного на затылке платка гвардейски топорщились. Нечто медвежьи-солдафонское изображала ее фигура, и Игоря вдруг ударило и жалостью, и ненавистью к ней. Бабка Анна безумной своей молитвой пыталась вернуть внука — знала, что Господь ей тут не в помощь, разве что дьявол.

Игорь повернулся и вылетел из квартиры. Тело точно жгло, он не мог выдержать на одном месте и минуты. Выбежав из подъезда, он встал посреди горячего асфальта, озираясь. Ослепительно блеснула оконная створка, отодвинутая чьей-то рукой, упал к земле ветер и, пригибаясь, прошел вдали под кленами, пошевелив ярко-зеленые трехпалые листья. Сбоку из-за домов выплыл тонкий медовый запах разогретого мазута. Игорь повернул налево к старым кварталам. Там за мостом жил Костя Крепов, Креп, давний приятель Игоря, а скорей всего, лишь знакомый. Кажется, это оставался единственный человек, на которого он мог как-то рассчитывать. Если уж Креп не скажет, что ему теперь предпринять…

Он знал Крепа со школьных лет. После школы оба поступили в университет, учились в одной группе. С тех пор было между ними много всякой чепухи, дружбы особой как-то не образовалось, но дороги их то и дело смыкались, бестолково и неотвратимо. Креп был первым мужем Любы. Они прожили шесть дней — без нескольких часов неделю. В конце этой недели Креп и два его приятеля зашли в сарай к выпить. В сарайчике лежал топор, и Креп, дурачась, поднял его. «Ложись, — сказал одному из приятелей. — Отрублю тебе голову». Тот шутки ради положил голову на полено. Креп взметнул топор, но, опуская, промахнулся: лезвие рассекло шею, едва не задев артерию. Крепа посадили. Люба ездила к нему полгода, но он сказал: «Хватит, я уже умер». В заключении с ним произошло то, что случается со многими: он стал сентиментальным и разучился управлять нервами. Пришел к ним в первый же вечер после освобождения, расплакался, разбил стереопроигрыватель и, уходя, сказал: «Я тебе ее дарю». Люба уже была беременна.

Сейчас, летя к нему, Игорь подумал, что Креп, если захочет, может через своих дружков поднять полгорода. Но какая от этого польза? Диму похитили люди не его круга, это уж точно. Прошлым месяцем Креп в случайной драке сломал руку одному квартирному вору, на следующий день его подстерегли, но он выломал где-то железный пруток и покалечил еще двоих. Кажется, тюрьма добила его — он искал смерти. Что он может сделать для него, Игоря? И захочет ли?

Облако с южной стороны потемнело, налилось, взбугрилось, с его крутого склона, мгновенные и беззвучные, вдруг сбегали оранжевые ручьи. Северная же половина неба вся была заткана лучами солнца, косо бегущими из-за тучи. Мотая крыльями и точно падая, пролетела ворона, ее растрепанный силуэт мелькнул над городом, как посланец потусторонних сил.

Креп лежал на диване, вытянув голые ноги с рыхлыми микозными ногтями. Диван был кожаный, старомодный, с валиками вместо подлокотников. Над диваном висело ружье — какая-то ископаемая штука с раструбом. В сущности, это было все, что наследовал Креп от родителей. На другое хоть и не смотри: стол, покрытый лиловой клеенкой, деревянный табурет, вешалка, посудный шкаф, когда-то белый, теперь пожелтевший, с треснувшей краской.