Пропавшее сокровище. Мир иной - Гребнев Григорий

Профессор Стрелецкий остановился посреди комнаты и задумался: история, которую он собирался рассказать своим молодым гостям, была столь необычна, что надо было подумать, с чего начать и как ее изложить.

— Вы, очевидно, знаете, — сказал наконец Стрелецкий, — что царь Иван Четвертый был культурнейшим человеком своей эпохи: он много знал, много читал и писал. Одна только его переписка-полемика с князем Курбским дает представление об Иване Васильевиче как о крупном русском государственном деятеле, о просвещенном, талантливом писателе-публицисте своего времени… К сожалению, до нас дошли лишь отдельные документы из архива Грозного. Весь же архив Ивана Васильевича вместе с его богатейшей по тем временам библиотекой до сих пор еще не найден…

— Не найден?! — с волнением переспросила Тася.

— Нет, милая девушка, не найден… — качнув своей львиной гривой, ответил маленький профессор. — Особенно приходится пожалеть, что не найдена библиотека Ивана Васильевича. Нам известно, что эта библиотека была редчайшим в мире собранием древних рукописных книг и свитков, европейских книжных уникумов и раритетов. Кроме книг и свитков греческих, египетских, индийских, персидских, там были также собраны Иваном Васильевичем и древнерусские рукописные и первопечатные книги, напечатанные еще до Ивана Федорова. Вполне возможно, что в библиотеке Грозного сохранился и подлинник замечательного памятника древней русской литературы — «Слова о полку Игореве»…

Волошин весь превратился во внимание. Тася слушала Стрелецкого с горящими глазами, ее щеки даже зарумянились от волнения.

— Но начало этой замечательной сокровищницы древних культур было положено не самим Иваном Васильевичем, а его бабкой, византийской царевной Зоей Палеолог, получившей в Риме униатское имя Зоя-Софья, а, затем, после того как она вышла замуж за дед Ивана Грозного, великого князя московского Ивана Третьего, названной Софьей…

Профессор Стрелецкий подошел к книжной полке, протянул руку и вытащил какую-то пухлую книжку, на черном переплете которой были изображены золотые короны, окруженные белыми цветками, похожими на ромашки.

— Это одна из пяти книг современного большого исторического романа. В нем описаны события, происходившие на Московской Руси во второй половине пятнадцатого века, — сказал Стрелецкий, листая книгу с таким видом, будто он не решил еще, цитировать ему эту книгу или нет. — Автор попытался воспроизвести портрет Софьи Палеолог, этой своеобразной личности, сыгравшей в пятнадцатом веке немалую роль в борьбе за единое и независимое русское государство.

Иван Волошин пригляделся к переплету книги и вдруг сказал:

— Я читал это сочинение, профессор. Каюсь, все не одолел, но про царевну Зою прочел…

— Ах, вот как! — воскликнул Стрелецкий, испытующе глядя на Волошина.

— Про Зою я запомнил только то, что она беспрестанно, чуть ли не сорок лет подряд, говорила про себя: «царевна провослявна», «царевна маля-маля разумей русски», что она была папской шпионкой в Москве, отравила своего пасынка и… да, кто-то в книге назвал ее «гнидой»…

Тася испуганно глядела на Волошина. Она не знала, понравится ли такая явно ядовитая характеристика греческой царевны профессору Стрелецкому. Но тот весело рассмеялся и поглядел на бригадмильца с дружелюбным юмором.

— К сожалению, это так, друг мой, — сказал он. — Автор романа почему-то невзлюбил царевну Зою, обрисовал ее зловредной дурочкой и даже не постеснялся чужими устами прилепить ей обидный ярлык «гнида»… А между тем она была далеко не дурочкой и уж никак не агентом папы римского. Она, так же как и ее супруг Иван Третий, хотела укрепления централизованной царской власти в Москве, она путем всяческих интриг, вплоть до отравления пасынка, расчищала путь к престолу своему сыну Василию, который в глазах всего мира явился бы прямым наследником не только русского престола, но и престола Византии и Морей, захваченных турками в те годы. Зоя-Софья, несомненно, считала, что придет время, когда русские воины во главе с полувизантийским царем освободят от турецкого ига балканских славян и близких им по религии греков. Вот почему она настояла, чтобы российским государственным гербом стал герб Византии — двуглавый орел…

Стрелецкий уже заволновался, зажегся; он бегал по комнате, размахивая книгой с ромашками, и, очевидно, обращался ко всем читателям этой книги.