Пирамида - Роллинс Джеймс

Но он молился о появлении спасателей и по другой причине. Солнце близилось к закату, и еще одна долгая ночь в полном криков лесу страшила. Где-то там бродит Гильермо Сала, наверняка ожидающий подходящего времени для нападения.

Вглядываясь в сторону городка Виллакуача, Филипп прошептал вслед двум индейцам: «Быстрей, засранцы».

Отец Отера взглянул на заходящее солнце и накинул на голову капюшон. К полудню следующего дня они должны были добраться до раскопок.

— Вперед, — приказал он.

Следом за ним двинулись, стараясь не отставать, пять монахов в коричневых рясах. Безмолвие сумеречного леса тревожил лишь шорох одежды. Когда солнце начинало садиться, джунгли почему-то всегда затихали, словно лесные обитатели затаивали дыхание перед опасностями приближавшейся ночи. Вскоре выйдут на охоту ночные хищники.

Напряженная тишина позволила черноволосому монаху услышать треск ветки и чье-то неровное дыхание. Отера наклонил голову набок. Приближались два человека. Он поднял руку, и без единого слова все остановились. Церковь хорошо вымуштровала своих адептов.

Вскоре на тропинке появились двое полуголых индейцев. Их торсы блестели от пота. Было ясно, что эти исцарапанные и усталые люди бегут издалека.

В тени капюшона губы монаха растянулись в удовлетворенной улыбке. Хотя он ненавидел свое бедное детство, проведенное среди индейцев, теперь этот факт биографии мог оказать Отере неоценимую услугу. Мальчиком его дразнили и высмеивали за то, что он полукровка. Лесные тропинки становились его единственным убежищем от насмешек, и он прекрасно изучил джунгли. Отера знал, что за помощью пойдут именно по этой дороге. Он приветственно поднял ладонь.

Первый индеец, казалось, остерегался группы незнакомцев. Вполне разумно, ведь джунгли скрывали массу партизан и мародеров. Но вскоре индеец разглядел рясы и серебряные кресты. Он упал на колени, бормоча молитвы на гортанном языке.

Отец Отера склонил голову и скрестил руки в складках длинных рукавов. Одна рука коснулась рукоятки кинжала в спрятанных на запястье ножнах.

— Не бойся, сын мой. Расскажи мне о том, что случилось.

— Падре, мы бежим издалека. Ищем помощи. Мы работаем на американцев высоко в горах. Там случилось несчастье. Ужасное несчастье.

— Несчастье?

— Рухнул подземный могильник, и некоторые американцы застряли. Если мы не поспешим, они умрут.

Отец Отера печально покачал головой.

— Действительно ужасно, — произнес он на родном языке кечуа, хотя в глубине души это уязвляло его самолюбие.

Древний язык, бравший начало от языка инков, называемого руна сими, был слишком простым и примитивным, языком бедноты. Поэтому Отера не любил, когда его беглая речь на этом языке напоминала ему о собственных корнях. В сердце монаха вспыхнула ярость, однако он не выдал ее, укрыв лицо в тени широкого капюшона. Отец Отера молча выслушал сбивчивый рассказ индейца о взрыве и повреждении спутниковой связи. Монах лишь понимающе кивал.

— Так что мы должны торопиться, падре, пока еще не поздно.

Отец Отера облизал губы. Значит, на раскопках остался только один американец. Как удачно!

— Да, мы должны торопиться, — согласился монах. — Ты хорошо сделал, что принес нам эту новость, сын мой.

Индеец опустил голову в знак благодарности и облегчения.

Скользнув мимо коленопреклоненного рабочего, отец Отера приблизился к другому индейцу.

— Ты тоже хорошо сделал, сын мой.

Тот все время молчал и не опускался на колени. В его черных глазах застыла настороженность. Каким-то чудом почувствовав опасность, индеец отступил на шаг назад, но опоздал.

Отец Отера взмахнул спрятанным на запястье длинным лезвием. Руки индейца взметнулись к распоротому горлу, пытаясь сдержать хлынувшую кровь. Когда несчастный рухнул на колени, струя крови запачкала монаху рясу. «Поздно молиться, дикарь». Отец Отера скривился и пинком ноги опрокинул захлебывающегося кровью индейца на землю.

Перешагнув через тело, отец Отера продолжил путь. Когда другие монахи разделывались с первым бегуном, он не услышал ни звука и удовлетворенно кивнул.

Церковь действительно отлично их вымуштровала.

Джоан пригубила вино — приличное марочное «мерло», не слишком сухое, со сладким ароматом. Она кивнула, и официант наполнил ей бокал.

— Отлично подчеркнет вкус ростбифа, — с робкой улыбкой заметила Джоан.

Генри улыбнулся ей в ответ с другого конца освещенного свечами стола.

— Судебный медэксперт и в придачу знаток вин. Ты не перестаешь меня удивлять. Насколько я помню, ты предпочитала пиво и текилу.

Джоан подавила смешок.

— Времени свойственно оттачивать вкусы. Так же как и желудку, который не переносит больше таких излишеств.

Она посмотрела на Генри. На нем, как и в молодости, безукоризненно сидел черный двубортный пиджак, надетый поверх накрахмаленной белой рубашки, что выгодно подчеркивало серебряную проседь в темных волосах профессора. С трудом верилось в то, что этот гладко выбритый и безупречно одетый человек неделю назад лазал по перуанским джунглям.

— Ты тоже меня удивляешь. Годы раскопок совсем на тебе не отразились.

С вилкой в руке Генри оторвал взгляд от остатков салата «Цезарь». Профессор озорно ухмыльнулся, и эта улыбка мысленно вернула Джоан в студенческие годы.

— Ну, доктор Энгель, — поддразнил он ее, — если бы не знал, то сказал бы, что ты пытаешься меня закадрить.

— Это был просто комплимент, профессор Конклин. И больше ничего. Всего лишь профессиональная этика. Я говорю его всем приезжим ученым.

— А-а, вот почему ты так популярна в университете.

Пряча улыбку, Генри подцепил вилкой гренок. Джоан хлестнула его салфеткой по руке, изображая обиду.

— Ой! — Генри потер пальцы, словно ему было больно. — Ну ладно, ладно... Тогда, наверное, нам лучше перейти прямо к делу.

— Может быть, и лучше, — проговорила Джоан с усталой улыбкой.

Они уже успели поделиться друг с другом прошлым. Джоан кивнула, когда Генри упомянул, что его жена скончалась от рака. Джоан слышала об этом от общих друзей. Примерно в то же время ее брак закончился разводом. Впоследствии оба целиком погрузились в работу, добившись признания каждый в своей области. Ни Генри, ни Джоан не искали ни с кем близких отношений. По-видимому, независимо от обстоятельств боль оставалась болью.

— Ты узнала что-нибудь новое о золотом составе из черепа мумии? — посерьезнев, спросил Генри.

Джоан выпрямилась, принимая более деловой вид.

— Не много. Лишь то, что это точно не золото. Плотная тягучая жидкость, при комнатной температуре податливая, словно мягкая глина. — Она пожала плечами. — Похоже, какой-то тяжелый сплав.