Поиск - 92. Приключения. Фантастика - Крашенинников Александр

Облако за универмагом выросло уже в четверть неба, его нижняя часть потемнела, налилась фиолетовым. В недвижном воздухе что-то как бы натянулось, звенело.

Из-за соседнего здания выбежала Люба. Лицо ее было безумным, невидящим, и он понял, что она вряд ли сознает даже, куда вышла. Он не ждал ее с этой стороны. Видимо, обогнула универмаг сквером.

— Люба! — крикнул он.

Она повернулась к нему, вглядываясь, и перешла на шаг. Сиреневая кофточка висела у нее в руке, волочась по тротуару.

— Что ты здесь стоишь?! — тонко закричала она. — Ну чего ты уставился на меня? Ведь говорила, не надо было оставлять его тут, говорила же!

Игорь хорошо помнил, что ни о чем таком и речи не бы то, но смолчал, понимая жену.

Мгновение они стояли друг против друга, точно обессилев.

— Пойдем! — сказал он резко, еще сам не совсем зная, что собирается делать.

И только когда они пересекли тротуар и оказались на одной из боковых дорожек сквера, он понял, что решил правильно. Какого черта было с самого начала бегать по улице, тем более, что прошло уже столько времени после похищения. Так она и будет их поджидать, та, которая увезла Диму.

Он почти бежал, Люба задыхалась, не поспевала.

— Куда мы идем? — сказала она наконец, останавливаясь и глядя на него больными температурными глазами.

— Слушай, — Игорь взял ее за плечи, осторожно встряхивая — чтобы пришла в себя. — Посиди вот здесь на скамейке. Я быстро, десять минут.

Она покорно села на краешек скамьи, слегка забрызганной — после вчерашнего дождя — мелким сором. Полуобморочно посмотрела на него и отвернулась.

Игорь понимал, что эта покорность всего лишь оболочка сотрясающей ее внутри лихорадки, что она и двух—трех минут здесь не высидит. Но куда ж ее тащить — она и саму-то себя теперь не осознает.

— Вот что, — сказал он, как мог властно. — Если разминемся, жди меня возле универмага. Ты поняла?

Она кивнула, теперь уже почти с надеждой глядя на него.

Игорь побежал через сквер.

Не может быть, чтобы они потеряли Диму, не может этого быть… Безумный взгляд жены вдруг вернул ему недавнее озлобление и вместе с ним странную уверенность, что он сможет разыскать сына.

Он миновал сквер и, выскочив на горку, где начинались кварталы новых домов, огляделся. Жены на скамейке уже не было. Он пробежал с полсотни метров вдоль по склону, просматривая сквер с высоты. Двое помятых бродяг, у одного в руке сетка с пустыми бутылками, дед с газетой в кармане, мама с карапузом возле цветника. Коляска лишь одна — бежевая Низенькая гражданочка возле нее в розовом платье, едва удерживающем сдобное тело. Он кинулся наверх, к новостройкам.

Вряд ли Диму увезли на автобусе — здесь они ходят редко. За дорогой, напротив универмага — завод. Идти вдоль улицы, открытым местом, с чужой коляской — тоже вряд ли. Сразу надо было ему сюда, к новым кварталам, сразу!

Через арку в огромном подковообразном доме он вбежал во двор. Двое — даже не разобрал, мамы, бабушки? — с колясками: шоколадная, серая. За спортплощадкой он бросился направо, решив сначала вкруговую, против часовой стрелки. Во дворах шла обычная жизнь: выбивали ковры, разгружали мебель, всегдашний экскаватор терзал только что заасфальтированный проезд. За трансформаторной будкой вдруг открылся пустырь, усеянный валунами, поросший лебедой и крапивой. Игорь повернул назад.

Он огибал яму, вырытую экскаватором, когда в просвете меж дальних домов мелькнули два красных пятна. Он, задыхаясь, кинулся туда. За углом подъезда стояли сразу три: синяя, две красных. Еще не добежав до них и двадцати метров, он увидел, что крайняя — их коляска: резиновая шина на левом заднем колесе светлее, чем на других, месяц назад он поставил новую. Казалось, грудь разрывается, он едва мог дышать.

Но Димы в коляске не было. Разорванный полор свисал вовнутрь, держась лишь на одной кнопке. Должно быть не могли отстегнуть, разодрали. Он с ненавистью глянул па черный раскрытый зев подъезда.

За несколько дней до новолуния Отец решил, что самое время для мессы на Михайловском кладбище.

Дьякон не любил кладбищ, а покойников ненавидел. Нет ничего хуже лежащего человека, если он к тому же еще и неподвижен. Поэтому-то он и возразил, когда сказали, что попадью в случае чего можно убрать. «Никаких случаев, — ответил он, может быть и не по чину дерзко. — Если так, я сделаю сам, вдвоем с Игуменьей». Он только попросил Отца достать ему человеческую руку, да настоящую, не муляж, и лучше от повесившегося — иначе может не подействовать.