Червь - Фаулз Джон

– Верьте мне.

Поколебавшись, актер берет его руку. Молодой человек глядит ему прямо в глаза.

– Видит Бог, Лейси, я именно таков, каким вы меня сейчас изобразили. И что бы ни случилось дальше, помните об этом.

Он опускает глаза и снова отворачивается к огню, но тотчас оглядывается на стоящего возле стула актера.

– Я порядком вас обморочил. Но, поверьте, поступил так и для вашего же блага. Так вас посчитают не более как слепым орудием. Буде придется держать ответ.

Актер по-прежнему смотрит исподлобья.

– Так-то оно так, но, стало быть, предприятие ваше состоит не в том, о чем вы сказывали?

Молодой человек переводит взгляд на огонь.

– Я ищу встречи кое с кем. В этом я не солгал.

– Такого ли рода встреча, как вы мне представили?

Мистер Бартоломью отмалчивается.

– Дело чести?

Мистер Бартоломью чуть заметно улыбается.

– Для этой оказии я бы взял в спутники близкого друга. И какой мне расчет отправляться в этакую даль за делом, которое можно сладить в окрестностях Лондона?

Актер хочет еще что-то спросить, но в это время на лестнице раздаются шаги и в дверь стучат. Молодой человек приглашает войти. Появившийся в дверях хозяин постоялого двора Пуддикумб обращается к мнимому дяде:

– Извините, что побеспокоил. Там, мистер Браун, один джентльмен желает засвидетельствовать вам свое почтение.

Актер бросает внимательный взгляд на молодого человека у камина. По лицу «племянника» понятно, что это не та встреча, которую он ждет. Однако не успевает актер ответить, как молодой человек нетерпеливо спрашивает:

– Кто таков?

– Мистер Бекфорд, сэр.

– Кто он, этот мистер Бекфорд?

– Священник здешнего прихода, сэр.

Молодой человек чуть ли не с облегчением опускает глаза и тут же поворачивается к актеру:

– Вы уж не обессудьте, дядя, я устал. Но вы на меня не смотрите.

Актер хоть и не сразу, но без труда входит в роль.

– Передайте преподобному джентльмену, что я с радостью побеседую с ним внизу. Племянник же просит не прогневаться: утомился с дороги.

– Хорошо, сэр. Я мигом. Мое почтение.

Пуддикумб исчезает. Молодой человек слегка морщится.

– Крепитесь, друг мой. Это уж будет последняя наша плутня.

– Наш разговор не кончен, сэр.

– Развяжитесь с ним сколь быстро, столь и учтиво.

Актер тянется за шейным платком, прикасается к шляпе, оправляет сюртук.

– Добро.

Он отдает легкий поклон и направляется к двери. Но едва он берется за ручку, как молодой человек снова его окликает:

– Да попросите нашего почтенного хозяина прислать еще этих дрянных огарков. Я буду читать.

Актер молча кланяется и выходит. Молодой человек у камина продолжает неотрывно глядеть в пол. Потом переставляет столик от окна к своему креслу и ставит на него канделябр с обеденного стола. Из кармана камзола он достает ключ и отпирает сундучок у двери. В сундучке лежат только книги и кипа исписанных бумаг. Молодой человек, порывшись, выбирает пачку листов, усаживается в кресло и принимается за чтение.

Немного погодя раздается стук в дверь. Входит здешняя горничная с подносом, на котором стоит еще один зажженный канделябр. По знаку постояльца она ставит его на столик и начинает собирать оставшуюся после ужина посуду. Мистер Бартоломью не обращает на нее ни малейшего внимания, точно она живет не два с половиной века назад, а лет через пятьсот после нас, когда всю нудную черную работу будут выполнять машины. Прихватив поднос с тарелками, она идет к дверям, но на пороге оборачивается к погруженному в чтение постояльцу и неуклюже приседает. Молодой человек даже не смотрит в ее сторону, и девица, не то трепеща (потому что читать – все равно что нечистого тешить), не то разобидевшись (потому что на постоялых дворах в те времена страхолюдин в горничных не держали), спешит удалиться без единого слова.

***

Наверху, под самой крышей, в комнате поплоше, на низенькой узкой кровати, укрывшись своей коричневой епанчой, лежит молодая путешественница. Льняной шарф, который закрывал ее лицо в дороге, сейчас расстелен на шершавой подушке. Девушка, кажется, спит. В комнате только одно окно – маленькое слуховое окошко, вместо потолка – стропила и кровля.

Освещена комната единственной свечой, стоящей на столе, и дальний угол, где помещается кровать, тонет в полумраке. Девушка лежит, поджав ноги, почти на животе, согнутая рука покоится на подушке. В ее позе, в ее облике в эту минуту – чуть курносый нос, закрытые глаза – сквозит что-то детское.