Прах и пепел - Рыбаков Анатолий Наумович

– Передай своему командованию, товарищ воентехник, – сказал Руночкин, – пусть Господа Бога благодарят, что послали с тобой Панкратова, мы с ним учились в одном институте, в одной группе, понял? Я вам такую технику отгрохаю, какой ни у одного автобата нет. Понял?

– Так точно, понял, товарищ военинженер третьего ранга. Спасибо.

– Ты лишних слов не употребляй… Говори просто: военинженер.

– Слушаюсь, товарищ военинженер.

– Машину получите завтра. Быть здесь в десять ноль-ноль. Товарищ Панкратов остановится у…

– У матери, – подсказал Саша.

– Так, а вам, воентехник, дадим спальное место в общежитии, рядом кино, поблизости Театр транспорта, скучать не придется.

Он нажал на кнопку звонка. Явилась та же девушка-писарь. Руночкин протянул ей документы:

– Отметьте командировочные, примите продаттестаты, красноармейцу Панкратову сухим пайком, так ведь, Саша?

– Конечно.

– А воентехнику, я думаю, лучше к нам в столовую. Как, воентехник? Селедку в общежитии жевать или получить горячее питание?

– Горячее предпочтительнее.

– Воентехника прикрепите в столовую и дайте направление в общежитие, в шестую комнату.

– Дмитрий Платонович, в шестую комнату комендант требует записку лично от вас.

Слава Богу! Димой его зовут, точно, Дима, Димка.

Руночкин написал что-то на бумажке, вручил писарю:

– Воентехник, идите, вам все сделают, а документы Панкратова, Лариса, принеси сюда. Отправляйтесь!

Овсянников поднялся:

– Слушаюсь, товарищ военинженер.

– Одну минуту! – Саша написал на бумажке мамин телефон, передал Овсянникову. – Это телефон моей матери, на всякий случай.

– Вот это хорошо. Я вас в коридоре подожду, товарищ Панкратов.

– Чего его ждать? – спросил Руночкин.

– Я насчет вещей, как бы не унесли…

– Каких вещей?

– У меня с собой чемодан и книги, мое имущество, хочу у матери оставить, – объяснил Саша, – в коридоре они.

Руночкин открыл дверь в коридор, приказал первому попавшемуся красноармейцу внести вещи в кабинет.

– Разрешите идти, товарищ военинженер?

– Идите!

Овсянников бросил ладонь к козырьку фуражки, четко повернулся кругом, вышел.

– Он у тебя не командир, а вроде ординарца, – сказал Руночкин.

– Просто милый парень. Дима, ты мне разрешишь позвонить?

– Ради Бога! – Руночкин подвинул к Саше аппарат.

Саша позвонил маме, сказал, что уже в Москве, скоро освободится и приедет.

– Ей-богу, Сашка, до сих пор не могу поверить. Твой воентехник положил передо мной ваши командировочные, вижу – Панкратов А.П., не обратил внимания, тут сотни людей проходят, а потом что-то толкнуло… Панкратов А. Может быть, Александр? Вдруг?! Давай, говорю, сюда своего Панкратова… И вот ты здесь! Я не ожидал такой встречи, честно говорю, думал, сгинул Саша, пропал, как другие пропали. Я ведь заходил к твоей матери, сказала, в Бутырке сидишь, а потом, после института, загнали меня на периферию, потерял я твой след.

– О том, что ты заходил к моей матери, она мне сказала на свидании в тюрьме. Ты был единственный, кто зашел. Спасибо тебе.

Руночкин махнул рукой, отвел глаза.

– Ладно, Саша, чего там… Расскажи о себе.

– О себе? Что сказать? Отбыл три года ссылки в Сибири, на Ангаре. Потом получил минус – не имею права жить в больших городах. Выручила война. Теперь я солдат, такой, как все.

– Но почему рядовой?

– Меня в институте не успели аттестовать, арестовали.

Руночкин покачал головой:

– Что наделали, сволочи! В нашем институте почти половину под метелку.

– Я об этом кое-что знаю…

– Вот Гитлер и очутился в Смоленске, – злобно сказал Руночкин и махнул рукой. – Не будем сейчас об этом говорить! Слава Богу, ты хоть живой остался! Но рядовой?! Вот что, я тебя сюда перетащу.

– Как так?

– Очень просто. Через Главное управление пошлем вызов в батальон: такого-то немедленно командировать в наше распоряжение.

– И что я буду делать?

– Что хочешь – бригадир, начальник цеха, вот ремпоезд будем оборудовать. – Он показал в окно. – Видишь, тут и железнодорожная ветка есть. Присвоим звание, будешь пока в Москве жить, а там как война повернется.

– Спасибо, Дима, но это не для меня. Присвоить звание? Надо заполнить анкету, указать судимость.

– Сашка, о чем ты говоришь? Теперь только дураки пишут правду в анкетах. Кто проверяет? Проверяльщики попрятались по углам.

– И в Москве слишком много знакомых. Не хочу ходить с оглядкой. Четыре года ходил. Надоело! Теперь все! Война, фронт, нет вопросов!