Через тернии – к звездам. Исторические миниатюры - Пикуль Валентин

Грейг выстроил перед Орловым четырех офицеров:

– Брандер первый – капитан-лейтенант Дугдаль!

– Брандер второй – капитан-лейтенант Маккензи!

– Брандер третий – мичман князь Гагарин!

– Брандер четвертый – лейтенант Ильин!

– Смерти вам не желаю, а жизни не обещаю… Вы уж не подгадьте, ребятушки, – сказал Орлов командирам брандеров, и, волоча по ступеням трапа длинные полы халата, он удалился в салон…

Настала ночь – тихая, лунная. Грейг в полночь засветил на корме “Ростислава” три фонаря – сигнал атаки. Битва началась, турок стали обкладывать бомбами. Обстреливали их долго, но лишь во втором часу ночи русский “брандскугель упал в рубашку грот-марселя одного из турецких кораблей, а так как грот-марсель был совершенно сух и сделан из бумажной материи, то он мгновенно загорелся”.

– Великому делу малый почин сделан, – говорили моряки.

Словно белка по деревьям, огонь быстро скакал по снастям турецкого корабля; мачта, подгорев у основания, рухнула на палубу, весь корабль охватило веселое пламя, брызжущее снопами искр.

– Брандеры! – наказал Грейг. – Вперед их!

Первым пошел брандер Дугдаля, но две турецкие галеры выплыли наперерез и взяли брандер на абордаж, нещадно уничтожив всю его команду.

Вторым проник в бухту брандер Маккензи, но сбился с пути и, выскочив на мель, был взорван своей же командой.

– Скверно начали! Князь Гагарин… с Богом!

– Ясно, – послышалось от воды.

Прибавив парусов, третий брандер ворвался в Чесменскую бухту и свалился с турецким кораблем – в свирепом огне, раздуваемом ветром, исчезли и турки и наши. Половина турецких судов уже горела, подожженная артиллерией, но большая часть эскадры Гассан-бея еще была совсем не тронута огнем.

– Лейтенант Ильин, – окрикнул Грейг проходящий брандер, – ты остался последний, на тебя вся надежда… Навались на турок, что стоят еще незажжены, да сцепись с ними покрепче.

– Сделаю, – отвечал лейтенант Ильин.

Было ему тогда 28 лет. Острым зрением он выбрал в гуще вражеских кораблей тот, который покрупнее и лучше вооружен. Неслышно возникнув из-под тени берега, брандер Ильина плотно, словно пластырь, прилип к борту неприятеля. Боцман запалил факел и побежал вдоль палубы, поджигая кучками рассыпанный порох. Огонь шипящею змейкой, чуть посвистывая, юркнул в люк – прямо в трюмы брандера, где тесно, одна к другой, стояли бочки с порохом.

– Готово! – крикнул боцман, швыряя факел в море. Ильин в это время прилаживал к борту врага “каркас” (особый взрывчатый снаряд). Два дюжих матроса работали мушкелями, заколачивая гвозди, которыми крепился “каркас” к неприятельскому кораблю. Сверху по ним не только стреляли, но даже плевались турки. Однако дело свое они довели до конца: “каркас” прибили, и он уже громко пощипывал, готовый вот-вот взорваться.

– Бросай все к черту… назад, ребята!

Попрыгали в шлюпку и оттолкнулись от брандера, яростно выгребая прочь. Замешкайся они сейчас – и смерть, а потому гребли с такой силищей, что вода бурлила, весла сгибались в дугу.

– Суши весла… стой! – велел вдруг Ильин.

Весла нависли над водой Чесменской бухты; Ильину хотелось своими глазами увидеть, чем все это закончится… Турецкий корабль уже разносило в куски, с палуб разметывало людей и пушки, вся бухта окрасилась в красный цвет, луну закрыло дымом, и стало жутко. Огонь схватил всю эскадру султана! Над шлюпкою Ильина пролетали горящие лохмотья снастей и раскаленные головешки сгоравшего рангоута. Перекрестившись на это сатанинское зрелище, матросы сказали:

– Слава те, хосподи, не стыдно домой возвращаться…

– Весла-а… на воду!

И пошли к своей эскадре.

Грейг второпях записывал в журнале: “Легче вообразить, нежели писать ужас, остолбенение и замешательство, овладевшие неприятелем: целые команды в страхе и отчаянии кидались в воду, поверхность бухты была покрыта множеством людей, но не многие из них спаслись”. В одну ночь турецкий султан ПОТЕРЯЛ ВЕСЬ СВОЙ ФЛОТ. На воде Чесменской бухты еще долго дымились искореженные обломки кораблей, волна лениво колыхала жирный слой пепла…

Европа узнала об этой победе прежде России, и настроение королей, епископов и курфюрстов было надолго испорчено – от зависти! Русский флот заявил о себе миру как могучий флот, способный осуществлять самостоятельно дерзкие операции вдали от своих родных баз.