Харбин - Анташкевич Евгений Михайлович

– И что?

– Буквально несколько часов назад уже после работы Адельберг вышел на Китайскую и стал там кого-то поджидать. К нему подошла девушка, вы о ней знаете, Соня Ларсен, поэтесса из бывшей «Чураевки», и я подумал, что все духи против меня. Я так подумал, когда старший бригады мне об этом рассказывал…

– А как же «рыбка»? – спросил Асакуса.

– Она и оказалась «рыбкой».

Полковник посмотрел на Кэндзи.

– Адельберг и девушка зашли в кондитерскую, то есть в кафе «Марс», старший бригады, через какое-то время, – за ними и, проходя мимо, услышал, как Соня сказала сама, что у неё в Хабаровске живет родная тётка – сестра её матери.

Кэндзи замолчал, вглядываясь в своего начальника, тот задумчиво поглаживал коротко подстриженные усы.

– Так! И что?

– Надо вербовать Адельберга и через него разрабатывать эту самую тётку.

– А сколько вы будете разрабатывать и готовить к вербовке самого Адельберга? – Полковник смотрел в упор, этого взгляда Кэндзи не выдержал. Полковник сидел перед ним, как был в чайной комнате – в тёмно-стальном, почти чёрном кимоно, и из-за этого был очень похож на того самого ворона с акварели.

• На голой ветке
• Ворон сидит одиноко.
• Осенний вечер.

«Басе!» В сознании Кэндзи всплыло имя древнего японского поэта, написавшего хокку про этого, как ему с детства казалось, намокшего под холодным осенним дождём ворона – прообраз ворона на акварели Кэсая, и он уже не был так уверен, что уйдёт отсюда с таким же настроением, с каким пришёл.

Он тихо произнес:

– Адельберг-младший учит японский язык.

– Ну что же, это интересно, у вас есть мысли на этот счёт?

После этого Кэндзи смело изложил Асакусе свой план.

Глава 7

На работе Сашик Адельберг сказался больным и покинул контору в середине дня. Две улицы до Мостовой он шёл пешком, потом сел в холодный автобус и доехал до маленькой гостиницы в самой середине тесного китайского района Фуцзядянь. Это место было для него новым и, пока он его искал, успел закоченеть.

За несколько минут, пока он здоровался, раздевался и усаживался, он начал отогреваться от январского низового ветра, подбиравшего с пыльных улиц остатки сухого снега и коловшего им руки и лицо.

– Как ваше общение с Константином?

– Родзаевским?

– Да! С Русским фашистским союзом! Вы от них ещё в восторге?

Сашик замялся, не зная, что ответить; он потёр озябшие руки и пододвинул стул ближе к печке.

– Вижу, что не очень! Правильно?

Сашик пожал плечами.

– Относительно недавно вы рассказывали о них взахлёб, я даже начал сомневаться, нужны ли вам наши отношения?

Он зашёл в этот гостиничный номер несколько минут назад и только успел снять шубу и шапку и сесть напротив своего собеседника, и ещё не очень понимал, о чём его спрашивают. Последняя часть вопроса прозвучала неожиданно, однако вопрос был задан, и у него в голове, как немое кино, прокрутились события начиная с июня прошлого года. Он ещё сдавал выпускные экзамены, когда знакомые с юридического факультета пригласили его на собрание РФС. Желание познакомиться с лидером союза Константином Родзаевским засело в нём ещё девять лет назад, после того как он оказался случайным свидетелем разговора Родзаевского с русским полицейским ночью, когда харбинская полиция готовилась напасть на советское генеральное консульство. И уже год, как он конспиративно встречается с советским разведчиком Сергеем Петровичем Лапищевым. Сашик сразу рассказал ему об этом: и приглашении, и своём давнем желании; втайне он думал, что Лапищев начнёт его отговаривать, – позиция руководства СССР по отношению к фашистам была известна, – однако, на удивление, Лапищев сказал, что, мол, это интересная идея, только пусть Сашик ко всему, что услышит, отнесётся внимательно и не даст обмануть себя громкими лозунгами и умением некоторых фашистов хорошо ораторствовать. Сашик стал ходить к фашистам, а фашисты на своих собраниях очень ладно громили коммунистов и СССР, и после первого же собрания, на которое он попал, у него стали появляться сомнения в том, что ему прежде рассказывал Лапищев. Сашик этого не скрыл, но Лапищев только улыбнулся и сказал, что, мол, а вы ещё их послушайте, ещё!

Он слушал фашистов с громадным интересом, но при этом чувствовал, что в согласии Лапищева, в такой неожиданной его лёгкости, в самом настроении, как ему показалось – ироничном, когда тот об этом говорил, была какая-то интрига. Сашика это сильно смущало и даже мучило.