Страх - Рыбаков Анатолий Наумович

– Как это не хотят? Раз есть правительственное задание, должны работать, – нахмурился лейтенант.

– Людей на сезон, на лето нанимают, а зимой увольняют, – объяснил Саша. – А снова наниматься не желают, не хотят гнуса кормить.

– Заключенных туда послать, – заметил старшина, – эти не откажутся.

– Объект недостаточный, – рассудил лейтенант, – сколько там народу?

– В сезон человек двадцать – тридцать.

– Маловато, – задумался лейтенант.

– Командировку можно, – предложил старшина, – один барак, будут и зимой копать, не подохнут.

– Ладно, – пресек его лейтенант, – без нас разберутся. Как тебя звать-то?

– Саша.

– Ты за вчерашнее не обижайся, мы на службе, при оружии, документы везем, должны знать, с кем вместе едем.

– Бдительность, – пояснил старшина.

– Газеты небось читаешь, – сказал лейтенант, – про этот самый процесс… Видишь, что творится? Шпионы, диверсанты, вредители, до самых верхов добрались, туда проникли.

– Изничтожить надо гадов, – скривил рот старшина, – всех подряд, врагов ентих, и жен ихних, и все семя ихнее.

– Детей-то за что? – улыбнулся Саша.

Лейтенант подозрительно посмотрел на него:

– Детей ихних жалеешь?

– Я думаю, детей можно перевоспитать.

– Дети эти подрастут, нас с тобой не пожалеют, – сощурился лейтенант, – припомнят нам и папку, и мамку. Узнаешь тогда, чего ихняя жалость стоит.

– Перевоспитай их, попробуй, – добавил старшина, – ездил я в отпуск в деревню свою, значит, Вологодскую область. А в колхозе нашем председатель оказался вредитель, и бухгалтер, и бригадир тоже вредители, троцкисты. Посадили их, конечно. Вызывают бригадирову жену, она воет, причитает, меня-то за что, детишки у меня малые… Молодая еще, ничего бабенка, справная. А следователь ей: «Ты почему скрывала взгляды врага народа?» – «Какого врага?» – «Муженька своего – Назарова Арсентия». – «Дак я не знала, что он враг». А следователь ей: «Ты что же, не видела, с кем спишь?!» Вот как вопрос поставил. Теперь будет знать, с кем спать, восемь лет получила, а ребятишек в детдом.

– Видишь, – посмотрел лейтенант на Сашу, – позаботились о детях… В детский дом на все готовое. А ты их жалеешь. У самого дети-то есть?

– Есть, – соврал Саша.

– Поэтому и жалеешь. А враги нас жалеют? Пришли к одному, большую должность занимал, председатель районного исполкома, пришли как к человеку, с ордером на обыск и арест, все по закону. А он выхватил пистолет и начал отстреливаться. Двоих наших на месте уложил, последнюю пулю в себя запустил, сволочь, предатель, шпион. Не пожалел наших двух товарищей, погибших при исполнении служебного долга, согласно присяге. И бабу свою, и девочку тоже не пожалел. Бабу расстреляли, а девчонке, ей лет пятнадцать было, влепили восемь лет.

– Да, – покачал головой Саша, – какие дела творятся…

Он допил чай, поблагодарил, взобрался на свою полку, задремал, проснулся, полежал, делая вид, что спит, опять задремал, опять проснулся.

Его спутники тоже поспали, потом обедали, но Сашу уже не звали, потеряли к нему интерес, выяснили личность, и ладно. И Саша был этим доволен, повернулся к ним спиной, опять сделал вид, что спит, и на самом деле заснул.

Проснулся поздно. Поезд стоял, в вагоне суетились, видно, на большую станцию прибыли. Сашиных попутчиков не было, и вещей их не было.

Потом в купе вошли две женщины с ребенком, мужчина внес за ними чемодан.

– Какая станция? – спросил Саша.

– Казань.

Значит, врали конвойные, хотели одни ехать до Казани. Ну и славу Богу! От утреннего разговора у Саши было муторно на душе. Ничего унизительного для себя он не говорил, но и не возражал этим сукиным сынам, палачам и расстрелыцикам. Конечно, затеваться с ними глупо, но не надо было спускаться и сидеть за одним столом. Вы вчера не пускали меня в купе, вот и не желаю с вами знаться. Или притвориться больным: «Что-то знобит, простудился, наверно», попросить у них кипяток и поесть на своей полке. А он спустился, сел с ними. Врал про экспедицию профессора Кулика, про Тунгусский метеорит, чтобы внушить доверие к себе, и добился: им и в голову не пришло, что он из ссылки.

В такой лжи он будет жить теперь постоянно, будет выкручиваться, придумывать липовые истории, рассказывать их встречным и поперечным, лишь бы избежать вопросов и расспросов, лишь бы затемнить, замазать свое прошлое. Тягостно, тяжело. Но нет выхода. А не захочет осторожничать, не станет скрывать своей судимости, то быстро увидит лагерные ворота.