Красное колесо. Узел III. Март Семнадцатого. Том 1 - Солженицын Александр Исаевич

Не знал, что сказать.

А градоначальник ждал.

Да! вспомнилось – и как же это некстати:

– А мы только что послали высочайший указ о роспуске Государственной Думы, – зачем-то пожаловался подчинённому. И почему-то спросил: – Что вы скажете?

– О, если б это было сделано раньше! – вскрикнул градоначальник. – А теперь это может только повредить!

Сжалось сердце. Ах, как нехорошо. Ах, как нехорошо, правда!

– Н-н-ну, посмотрим, голубчик… Н-ну, что Бог даст… Н-ну, может быть, к вечеру успокоится.

74

Сообразить не мог и Кирпичников: что делать дальше?

Ясно, надо прихватывать и другие части: полез по горло, лезь и по уши. Чем больше прихватим – тем меньше накажут.

Да ещё если б Лашкевича не убили. Вот уж…

Но шли полчаса, и другие полчаса – а куда ж выходить одной учебной командой? Кучка.

Марков воротился: подготовительная учебная команда выходить не хочет.

Ну, пан или пропал! кинулся Кирпичников сам.

Вбежал в их помещение:

– Ура-а-а-а! – А у самого кошки на сердце.

Никто «ура» не поддерживает. Не видят, чему радоваться.

– Выходи, братцы! За свободу!

Не идут. Оружия не разбирают. На нарах сидят угрюмо.

И почувствовал; Тимофей опадь сил, как свои бы руки-ноги не шли. Первый-то шаг оказался лёгок – а вот второй? Ну, перевешают всех.

Тогда подозвал он к себе в кучку унтеров и уже голосом умеренным (в голосе тоже силы не стало) уговаривал одних этих, – помогли бы поднять подготовительную. Пусть унтеры прикажут или убедят, – как же вы можете своих не поддержать?

Мнутся унтеры, поди им докажи. Переступить повиновение, выходить с винтовками на улицу? У нас – уже всё оторвано, а им в казармах конечно целей.

– Да братцы же! – надрывался Кирпичников. – Сегодня посылают нас людей убивать, а завтра вас пошлют! Вы б видели: как после залпа толпа схлынула – а на снегу убитые-раненые корчатся. Вы б видели!

Трогаются, да нехотя. Один, другой унтер своим: вроде б одеваться, выходить. А – нехотя.

Вдруг – во дворе новый шум и стрельба! Ринулся Кирпичников во двор – а там кипит! а в воздух палят! И к нему – Орлов, ряжка, глаза навылуп:

– Вышла вся 4-я рота!

– Да как же уговорили? – Кирпичников в ухо ему кричит. – А я подготовительную не могу.

– А – по-рабочему! – кричит Орлов. – Кулаком по шее! Поймут!

И – в подготовительную.

В каменном дворе, средь каменных улиц эта пальба – растрескивает, уши вырывает. А весело:

– Ура-а-а-а! Ура-а-а-а!

А кто-то – на каменный забор вскарабкался, а за забором – литовцы и преображенцы, ихний двор. И туда им с забора кричат: руками и шапками машут. Да сами должны стрельбу понять.

Верно! Терять ни минуты больше нельзя. Тут, во дворе – запрут и пулемётами покосят. И патронов у нас столько нет. Надо – и преображенцев поднимать, тут их часть, и литовцев бы, – а прежде бы свои волынские основные роты, 1-ю, 2-ю, 3-ю, они в других казармах.

Ещё удивительно: больше часа прошло, а не спроворились, не перегородили нас. Если выйдем со двора – спасены.

И стал кричать:

– На-плечо-о! На-пле-чо-о!

Голос командный, да не густ. Да тут и густого не услышат, все сами орут, каждый себе. Стал руками махать – перестаньте! Стал винтовку брать и подзывать:

– На плечо-о!

Тут – и подготовительная высыпала!

И стал сбиваться строй небывалый – не по отделениям, не по взводам, даже не по ротам, только что в колонну по четыре, а где и по пять. Закричал Кирпичников:

– За свободу!! Шагом-арш!

И – колыхнула, и – пошла колонна, как дикая, как пьяная, не в ногу. Не считая, кто во дворе остался, кто назад по казармам пошмыгал.

И побежал Кирпичников, обгоняя, к голове. Ротные колонны вести – фельдфебелю не в новость, да только всегда тишина и послушание, всегда по тротуарчику офицер идёт, и маршрут фельдфебелю указан, а тут – распахнись! Или весь город твой, или на виселицу!

Скомандовал по Виленскому переулку к Фонтанной – снимать свои волынские 1-ю, 2-ю, 3-ю роты. Если эдакой колонной подойдём – неуж не дрогнут? С каждой сотней присоединённой нам легче и легче – а если весь батальон подымем?

Оглянулся – только взводные унтеры кой-где при колонне рядом. А – ни одного ж офицера нигде, как вымело! А-а-а, нас боятся! Боятся нашей солдатской рати! Им-то – ещё страшней!

А переулок – короткий, быстро шагом его берём, а до Фонтанной – ещё короче. Одна стена переулка – вся казарменная, по другой – домишков несколько, жителей мало, пуст переулок, не видят нашего шага волынского, сбитого, растрёпанного, и не до равненья.