Баязет - Пикуль Валентин

– Запал!

Пушка рявкнула, и людям пришлось разочароваться: ответного сигнала не последовало.

Штоквица скрючило снова:

– Слушайте, майор, где у вас… это?

– Что, господин капитан?

– Ну, разве трудно понять? Где у вас можно…

– А-а, – догадался Потресов, – зайдите за стенку.

Некрасова комендант потом разругал.

– Бредите? – сказал он недовольно. – Людей взбаламутили!

Однако в настроении гарнизона что-то вдруг резко изменилось. Еще недавно безжизненно лежавшие по углам солдаты сейчас задвигались, послышались споры, стрельба по туркам усилилась.

– Даже и так, – ответил штабс-капитан Штоквицу, – но уже лучше стало. Веселее…

Теперь отовсюду слышались возгласы – то один, то другой солдат замечал вдалеке от крепости признаки близкого войска. Многие уверяли, что видят даже движение многочисленной кавалерии.

– Ладно, – согласился Штоквиц и велел вызвать музыкантов наверх.

Бедные музыканты! На кого они стали похожи за эти дни! Голодные, измученные, шатаясь от слабости, они собрались под аркою аппарели, жалобно позвякивая инструментами.

– Играй! – велел им Штоквиц.

И тут случилось непредвиденное: музыканты не могли выдавить из груди дыхание, чтобы извлечь из инструментов хоть одну ноту. Бедные, они старательно дули в трубы, старательно щелкали пальцами по клапанам, но из инструментов выходило только сиплое шипение.

Штоквиц был настолько поражен этим, что даже не осмелился ругаться.

– Кто сможет? – сказал он, забирая горн в руки. – Пять рублей кладу, кто выдует «зорю»!

– Десять, – сказал Карабанов.

– Двадцать, – набавил Некрасов.

– Рупь, – закончил отец Герасим, – неча баловать человека. Все равно пропьет!..

Вызвался один – солдат Потемкин:

– Умел я когда-то…

Но, сколько ни бился, напрягаясь, у солдата ничего не получилось, и тут сверху раздался радостный крик часового:

– Братцы, зашевелились!

Все выбрались на крепостные фасы, откуда было далеко видно, и взору людей открылась торжественная, незабываемая картина: «построение перед боем» – так называлась эта картина.

– Красота! – воскликнул Некрасов.

Долина, раскинувшаяся на подступах к Баязету, была словно разделена на клетки шахматной доски. И вот чья-то невидимая, но опытная рука вдруг легко и почти игриво расставила по этим клеткам фигуры взводов, рот и батальонов. Казачьи сотни в крутом разбеге сделали широкий заезд по кругу, волоча за собой длинный шлейф бурой пыли, и вот уже осадили на повороте, оцепив фланги будущей битвы. Обдуманно и несуетливо фигуры войска начали перемещаться по горной плоскости – ход за ходом, этап за этапом, избегая препятствия, готовя противнику поражение.

– Господа, – воодушевился Штоквиц, – узнаете ли вы руки Тер-Гукасова? Это наверняка он выходит сюда, к нам…

Евдокимов раскрыл рот, и в горле его что-то захрипело.

– Что с вами? – спросили его.

– Я хотел крикнуть «ура», – стыдливо признался юноша…

Турки ответили огнем: орудия, фальконеты, винтовки, ружья – все было пущено в дело, и Штоквиц велел Карабанову пойти к Потресову:

– Скажите, чтобы не скромничал. Пусть тратит все, до последнего заряда. А вы, Клюгенау, можете приступать к открытию ворот!..

Когда Карабанов пересекал двор, турецкие шарохи уже рвались осколками, разбиваясь о стены. Через весь двор, по направлению к госпиталю, полз, волоча разбитые ноги, очередной раненый. Потресов был на своей батарее, единственная пушка которой выглядывала мордой в окно второго этажа.

– Знаю, знаю, – отмахнулся майор. – Сами не дураки. Уже догадались…

Канониры работали медленно, остерегались делать лишние движения, заряды подносили вдвоем, фейерверкер устанавливал прицел. После каждого выстрела каземат наполнялся пороховым газом, настил пола хрустел и вздрагивал, оседая книзу.

– Не боитесь? – спросил Карабанов.

Потресов подошел к грудь картузов, уселся поудобнее.

– А чего мне бояться, – ответил он, – если я заговоренный. Каждый вечер из хурды своей вытрясаю пули, а в меня – ну хоть бы одна!

За стенами цитадели уже закипала, кроваво пенясь и взрываясь криками, битва за снятие осады, и Карабанов сказал:

– Да, господин майор, честно говоря, не думал я выжить.

– Вам что, – отозвался Николай Сергеевич, – вы молодой, вы долго жить будете. Да и забот у вас не прибавится. А вот мне…

Артиллерист вздохнул и в паузе между выстрелами, разгоняя перед собой синие волокна дыма, закончил: