По воле судьбы - Маккалоу Колин

Ясные голубые глаза стали большими. Помпей опять посмотрел на меч и опять облизнул пересохшие губы.

— Гражданская война? — медленно проговорил он. — Я не думал, что дело дойдет до нее. Я действительно… — Он напрягся. — Где сейчас Цезарь? Сколько у него легионов? Идет ли он к Риму?

— У него один легион, и он пока никуда не идет, — сказал Катон.

— Он не на марше? Это какой легион?

— Тринадцатый. Он в Тергесте.

— Тогда… тогда… что случилось? К чему все это? С одним легионом Цезарь не пойдет на Рим.

— Мы тоже так думаем, — сказал Катон. — Мы здесь, чтобы не дать ему совершить этот шаг. Мы сообщим Цезарю, что меры приняты и что он ничего не добьется. Мы первые нападем на него.

— О, я понимаю, — сказал Помпей, возвращая младшему консулу меч. — Спасибо, я ценю значение этого жеста, но у меня есть свой меч, и я всегда готов обнажить его для защиты своей страны, если в том будет необходимость. Я с радостью возьму под свое командование эти два легиона, но действительно ли так нужно проводить дополнительное рекрутирование?

— Определенно, — твердо сказал Марцелл. — Цезарю надо дать понять, что мы очень серьезны.

Помпей сглотнул.

— А Сенат? — спросил он.

Вперед выдвинулся Агенобарб.

— Сенат сделает то, что ему скажут.

— Но ваш визит, разумеется, был одобрен?

Марцелл-старший снова соврал.

— Разумеется, — сказал он.

Это был второй день декабря.

В третий день декабря Курион узнал, что произошло на вилле Помпея, и разъяренный влетел в Палату. При поддержке Антония он обвинил Марцелла-старшего в измене и попросил почтенных отцов поддержать его, то есть признать, что Цезарь не совершил ничего незаконного, что в Италийской Галлии только один тринадцатый легион и что весь кризис злонамеренно сфабрикован кучкой boni с Помпеем.

Но многие сенаторы уже попрятались по домам, а те, что пришли, были слишком потрясены, чтобы осмысленно реагировать на что-либо. Курион и Антоний ничего не добились. Марцелл-старший упорно стоял за право Помпея защитить государство. Но никаких попыток узаконить это право не делал.

На шестой день декабря в Рим прибыл Авл Гиртий, чтобы по поручению Цезаря оценить обстановку. Он впал в отчаяние, узнав, что Помпею был вручен меч. Бальб организовал ему встречу с Магном на следующее утро, но Гиртий к Магну не пошел. Какая в том польза, спросил он себя, если меч уже принят? И поторопился обратно в Равенну, чтобы лично сообщить Цезарю обо всем. Пусть тот решает, что делать, основываясь не на одних только письмах.

Помпей же, не дождавшись Гиртия, еще до полудня отправился в Капую для инспекции шестого и пятнадцатого легионов.

Последний день памятного трибуната Куриона приходился на девятое декабря. Безмерно усталый, он вновь обратился к Палате, но успеха не возымел. И в тот же вечер уехал в Равенну. Эстафетная палочка перешла к Марку Антонию, всеми презираемому лентяю.

Цицерон прибыл в Брундизий в конце ноября. Там его ожидала Теренция, что было неудивительно. Ей хотелось поскорее уладить одно скользкое дельце. Ибо при ее попустительстве Туллия вышла-таки замуж за Долабеллу, хотя Цицерон намеревался выдать дочь за Тиберия Клавдия Нерона, очень высокомерного молодого сенатора-патриция с ограниченным интеллектом и некрасивого.

Плохое настроение великого адвоката усугублялось беспокойством по поводу его любимого секретаря Тирона, который заболел в Патрах и вынужден был там остаться. А кроме того, Цицерон узнал, что Катон выступил в Сенате с предложением устроить Бибулу триумф и голосовал против того, чтобы триумфатором сделали и Цицерона.

— Как смеет этот Катон так передергивать факты! — кипя от злости, говорил он жене. — Бибул не высовывал носа из Антиохии. Сражения вел один я.

— Да, дорогой, — машинально соглашалась Теренция, озабоченная совершенно другим. — Не согласишься ли ты встретиться с Долабеллой? Тогда ты поймешь, почему я не противилась его сближению с Туллией. — Ее некрасивое лицо осветилось. — Он замечательный, Марк, правда-правда! Остроумный, обаятельный и так влюблен в нашу дочь!

— Замолчи! — крикнул Цицерон. — Не лезь не в свое дело, Теренция! Я строго-настрого это тебе запрещаю!

— Послушай, муж, — прошипела она, грозно мотнув своим клювом. — Туллии уже двадцать семь! Она не нуждается в твоей опеке!

— Но это я обеспечиваю ее приданое, поэтому я должен выбрать ей мужа! — взревел Цицерон.