Красное колесо. Узел IV. Апрель Семнадцатого - Солженицын Александр Исаевич

Посмотри, городская сволочь, на наши пушки.

Сегодня Корнилов решил действовать, ни на кого уже не оглядываясь. Напомнить, что всё-таки в этой стране и в этом городе есть военная власть.

А по телефонам доносили: рабочие пошли, впереди – отряды с винтовками. И с Выборгской. И с Васильевского. И от Московской заставы.

Хорошо, хорошо, идите.

Послал распоряжение ещё в Гренадерский батальон (мимо Кшесинской невредно протопать): выслать на Дворцовую площадь крупную роту, с боекомплектом.

Однако пушки что-то не шли (уже и в окно на площадь выглядывал). Так – с горшками на базар ездят. Протелефонировать – почему не идут.

Оттуда – глухой ответ: распоряжение командующего пришло во время общеюнкерского собрания, в присутствии офицеров и подсобных солдат. Нельзя было исполнить, не объявив на собрании. И началось общее обсуждение – высылать ли батареи.

Это - своё училище!

Узкая шея у Корнилова, и привычная к военному воротнику, а стало жать.

Но начал идти – иди, хуже нет останавливаться.

Наконец – броневики!? (Большая ошибка Хабалова не использовать броневиков в февральские дни.) Распорядился в броневую команду: немедленно выслать на Дворцовую площадь два взвода броневиков.

И уже ничем заниматься не мог, военным шагом ходил по кабинету и каждый раз у окна: не идут?

Не идут.

А по телефонам доносят в штаб Округа: толпы вооружённых и невооружённых рабочих переходят мосты, идут в центр.

Да это – и похуже февраля?

Но какой генерал что-нибудь значит, если ему не подчиняются?

В бешенстве ходил.

Вот тут – сидел Крымов, и ему говорил. Тогда – ещё не было поздно.

Адъютант: прибыла делегация из Михайловского училища.

– Что-о? Ну, введите.

Два офицера, два юнкера, два солдата училищной обслуги. Без этих солдат сказали бы откровенно? – а тут:

– Мы посланы узнать, действует ли командующий с согласия Совета рабочих и солдатских депутатов?

Ах так? (Ах, мать вашу…)

Командующий напоминает господам офицерам и господам юнкерам, что в штаб Округа да ещё в учебное время они могут прибыть только по вызову. Они не вызваны. Можете идти.

Гренадеры обошлись без депутации, по телефону: роту выслать не можем, на основе вчерашнего приказа Совета не выводить частей из казарм.

Ах, вот как повернулся тот приказ? А ведь Корнилов вчера сразу не догадался, думал – к лучшему.

Оставалось метнуться к Гучкову, там и Алексеев, всё военное командование, думайте вы!

Но адъютант просил Корнилова взять трубку, его вызывают.

Не доспросив – схватил, отозвался.

Требовала Корнилова – власть! Чхеидзе из Совета рабочих депутатов. Верно ли, что генерал вызвал артиллерию и броневики?

Да провалитесь вы, банда, почему командующий должен разговаривать с шантрапой? Что за грязная, нечестная служба для воина – начать с ареста царицы, а кончать угодничеством перед этой шайкой?

Так вот, Исполнительный Комитет хочет объяснить генералу Корнилову: вызов воинских частей может сильно осложнить положение. Мы высылаем к вам делегатов. А пока, для приличия и соблюдения вашего лица, мы предлагаем вам самому отменить все вызовы.

Ну, этого унижения он им никогда не забудет!!

А – правительству?…

*****

ОДНОЙ РУКОЙ УЗЛА НЕ ЗАВЯЖЕШЬ

*****

80

Костя Гримм с Вадимом Андрусовым тоже шли на Мариинскую площадь. Костя говорил:

– И как неблагородны эти нападки на Англию, на Францию! А откуда же мы и получили семена нашей революции? Каков бы был идейный багаж и наших революционеров без культурного наследия Западной Европы? Все наши революционные деятели XIX века, больше ли, меньше, были напитаны западным просвещением. Печальная, но необходимая истина: Россия не является Мессией среди народов, она отсталая европейская страна, но идущая тем же путём. Её судьбы тесно связаны с судьбами остального мира. Никакая действенная инициатива не может принадлежать России. Если в Европе и в Америке после войны не будет социальной революции – то и в России ей не бывать.

Да, конечно это так, – тем более думал и внук Шлимана.

Когда вчера вечером часть Павловского батальона самовольно вышагивала на Мариинскую площадь,- оба прапорщика, да и почти все офицеры – никто не пошли за их колонной подсеменивать. Та неповторимая радость слияния со своими солдатами, какую Андрусов и Гримм испытали 28 февраля, ходя по казармам с криком „Подымайсь на революцию!”, – давно в них растаяла, разрушилась, ничего не осталось. Солдат сносило куда-то косо в сторону – в непослушание, под комитеты, и вот против молодого правительства.