Красное колесо. Узел III. Март Семнадцатого. Том 3 - Солженицын Александр Исаевич

Начальник штаба удивился:

– Но вы ж их видели, Дмитрий Сергеич.

– А – не через этих. Именно, раз они такие, и Раззянко их такой же, – не через них.

В своей трогательной кофте Савицкий сидел, как хозяйка за столом, а решительность движения проявлялась и из-под этой вязи.

– Я думаю вот… Может быть, тот же наш командующий армией… Или даже выше… Просто не хотят взять на себя первой ответственности? сказать первое отчётливое слово против потока? А если я – возьмусь всё первый назвать? Подам им чёткий рапорт, моя подпись, моя ответственность за каждое резкое выражение, – а им только двигать бумагу по команде до самого верха. Может и Ставке надо – на что-то опереться. Там, смотришь, и от кого другого поступит.

Встал, с отверделой спиной, распрямлённой шеей, уже не домашний старичок, только что чувяками не печатая, прошёл к письменному столу, выдвинул ящик, достал хрустящие два белых листа:

– Соизвольте посмотреть, – отчеканил, подавая.

Начальник штаба, принимая лист – встал, звякнули шпоры, поклонился, и начал читать стоя, а сел не прежде чем сел и генерал.

Рапорт был написан чёрными чернилами, крупно, и почерк бы хорош, да чуть повреждён. (Ещё под Уздау прочеркнула Савицкому пуля три пальца понаружи.)

«Командующему армией генералу-от-инфантерии…

Командующему армейским корпусом генерал-лейтенанту…

«… Новый военный министр не знает ни уклада армии, ни её моральных потребностей, разве только материальное снабжение…» – сразу брал за рога. И правда, простой хрусткий бумажный лист, а что только можно в него вписать, если без увилистого красноречия:

«Без проведения через законодательный орган появился в спешном виде и сообщён телеграфно от имени военмина приказ об отмене ограничений в правах нижних чинов – под давлением партии социалистов, поставившей себе целью уничтожить Армию путём разложения нравственных устоев её. Под видом отмены ограничений в Армию вносится возбуждение солдат против офицеров. А совет министров и Комитет Государственной Думы продолжают взывать о единстве, как будто не знают или не понимают приказа министра…»

Вот так! Всем Сенькам выдавал по шапкам. Потягивал генерал остывший чай – и с волнением не спускал ревнивых глаз с полковника, угадывая, какое место он сейчас читает.

В таком же духе шло и дальше, всё энергично:

«Нельзя допускать в армию политику, агитацию партий… Армия разваливается сокрушительно. Никакие военные действия этой весной становятся не возможны. Для натур малодушных и подлых надо установить законом физическое наказание, – это есть даже в западных армиях, с культурными солдатами. И – оставить смертную казнь по приговору полевого суда, хотя бы для изменников-перебежчиков.»

И даже на Учредительное Собрание замахивался:

«Невозможно без главной части мужчин обсуждать образ правления, земельный вопрос, состояние сословий.»

– Ну, как?

Начальник штаба отложил листы на чистое место.

И правда, что мог иное сделать беспомощный начальник дивизии? Смело, чётко, и лепить им в лоб. Снизу вверх.

А это никогда не легко, снизу вверх.

– Ваше превосходительство. Боюсь, реальный результат будет один: через считанные дни – вам отставка. В порядке омоложения командного состава.

– Да пусть отставка! – махнул Савицкий, в гневе. – Я и жизнью не дорожу.

Да начальник штаба его знал.

И не знал. Савицкий закинул голову:

– А если ещё и в газетах напечатать?…

Ого! Живо перенимал он образ действий эпохи! Против Гучкова – и гучковский же приём!?

Начальник штаба любовался своим командиром. И ужасался их общему бессилию:

– Газета, ваше превосходительство, в лучшем случае ответит: некоторые воинские начальники по своему политическому невежеству по сей день не уяснили подлинного смысла событий. Не через Гучкова, так через газету отставка ваша совершится тотчас.

– Но командующему армией это может дать опору формальную для протеста? для движения рапорта? Начальник дивизии – тоже не мелочь. И кому-то в Ставке пригодится такой рапорт? Во всяком случае, голос прозвучит?

– Честно говоря, ваше превосходительство, не думаю. Честно говоря: просто некому сейчас в России ничего дельного написать.

Савицкий твёрдо смотрел. Думал.

– Нет, всё равно пошлю. Завтра же.

602

И вот наступил великий день – день оглашения Манифеста «К народам всего мира». Пленум Совета намечался в самом большом зале Петрограда, какой только обнаружили: в Морском кадетском корпусе на Васильевском острове, думали вместить туда тысячи, может быть, четыре.