Из тупика - Пикуль Валентин

Глава тринадцатая

О, доблестный капитан британской армии Дайер! Вы, убитый большевиками на станции Исакогорка, мирно опочили в земле.

Какая волшебная ночь пролетает над миром. Какая тишина вокруг вас, и как сыро вам, как темно…

Капитан Дайер! Эта глава посвящается вам.

* * *

Покуривая трубку, Уилки читал, что пишет американский посол в Стокгольме.

«Наилучшим местом для военных действий против большевиков всегда будут Прибалтийские провинции и Финляндия. Их выдвинутое географическое положение, их порты и железные дороги, близость к Петрограду… — все говорит в пользу подобных операций… Важно помнить, что Красная Армия, вырастая численно, улучшается также и качественно, следовательно, борьба против большевиков позднее будет более сложной, нежели сейчас…»

Уилки посмотрел на дату: телеграмма отправлена за океан из Стокгольма еще в декабре 1918 года. Хлебнув виски, Уилки вызвал шифровальщика:

— Приятель! К чему мне эти прошлогодние цветы?

— У американцев слишком сложный шифр. Удалось расшифровать депешу только сегодня.

— Не стоило и возиться, — заметил Уилки. — С тех пор как писались эти строки, большевики успели вырасти численно и улучшили свою армию качественно. Нам придется уйти! До осени. Если навигация нас задержит, большевики не станут ждать. Они вышибут нас прямо на полярный лед, где мы съедим ремешки от своих часов.

Шифровальщик — опытный секретный волк — спросил:

— Но, сэр, неужели у нас так плохо на фронте?

— У нас как раз хорошо на фронте, — ответил ему Уилки. — У большевиков как раз плохо на фронте… Но надо же уметь предугадывать события. Всегда лучше уйти, нежели убежать. Я согласен, что в любом случае армии короля будет стыдно. Но позор станет несмываем для Англии, если мы дадим большевикам разбить нас. А потому — лучше уйти, неслышно затворив за собой двери. Пусть думают в мире, что мы вполне приличные гости… И не засиживаемся!

По ночам обостреннее текут мысли, точнее — обобщения. И потому лейтенант Уилки любил ночную работу. За окном уснул чужой русский мир. Только искрят антенны корабельных радиостанций. Только перебегают фронты и границы шпионы. Только целуются где-то влюбленные… Ах, как это приятно — отгородиться от мира стеной молчания и тьмы, чтобы остаться одному и — думать…

Уилки вспенил виски в стакане, велел разбудить секретаршу.

— Прости, дорогая, — сказал он ей, — ты даже спросонок очаровательна… Мне захотелось узнать, сколько сейчас сидит народу в концлагерях… Печенга, Мудьюг, «Чесма», Александровск, Иоканьга, Мурманск, Архангельск… Ну, и прочие лагеря!

Потом Уилки внимательно изучал сводку:

— Это здорово! Вино перелито нами через край…

Сводка наполнила его душу тревогой. Семнадцать процентов жителей русского севера было арестовано. Семнадцать процентов — одна шестая часть всего населения края. Когда каждый третий или четвертый пройдет через тюрьму или лагерь — это становится очень опасно…

— Да, — сказал себе Уилки под утро, — эвакуацию, пожалуй, надо сворачивать уже к августу… Именно так! И пора вызывать из метрополии генерала Роулиссона… Да, пора!

Кто такой генерал Роулиссон, знали тогда немногие.

Рано утром Уилки выехал на фронт поездом — для инспектирования Дайеровского батальона. На одном глухом полустанке в вагон к нему вбежал с бутылкой рома кавторанг Чаплин, ныне полностью амнистированный и даже командовавший полком. Полк этот был составлен из чаплинцев (приверженцев военной диктатура), из офицеров Ледовитой флотилии и отпетых хулиганов, с которыми Георгий Ермолаевич удивительно умел находить общий язык…

Чаплин стукнул бутылкой перед носом Уилки:

— Бродяга! Ах ты, старый бродяга… Мы готовы!

— Выпить?

— Не только выпить, но и закусить в Архангельске, куда мы готовы ворваться с боем и свернуть шею правительству… Хочешь?

— Выпить, — отвечал Уилки. — Но не больше того. Они наспех выпили, и Уилки придержал пыл кавторанга.

— Джордж! — сказал он ему радушно. — Боюсь, что время военной диктатуры не настало. Это будет последняя карта в игре. И тогда ты понадобишься. Но уже не нам, а Миллеру! Если, конечно, Миллер не догадается закончить игру вместе с нами.

— Значит, — побледнел Чаплин, — это правда? И вы сознательно замазывали нам глаза двумя бригадами, которые брошены под Котлас? Вы уходите? То, что простительно американцам, этим липовым демократам, что простительно и болтунам французам, то совсем нельзя простить вам — деловым людям… Где же, черт побери, ваше хваленое джентльменство?