Красное колесо. Узел III. Март Семнадцатого. Том 3 - Солженицын Александр Исаевич

А едва вошёл Родзянко – тотчас ещё приосанились, ещё выпрямились – узнали сразу, глаза их заблестели. Миг один как будто думали – потом первый ступнул раз, ступнул два навстречу Председателю и – поясно истово поклонился, а блюдо держа ещё передей себя, прежде головы – и нисколько не перекосив при поклоне.

– Прими, батюшка, – сказал он только. А голос его звучал церковно.

Родзянко принял, конечно. Миг подержал – кто-то сзади подскочил, перенял.

Первый мужик ничего больше не нашёлся, а всё так же блистал глазами на Председателя, сам не веря такому чуду.

А второй, помоложе, развернул бумагу поприёмистей, кашлянул, и, от себя ни слова, стал читать с бумаги. Грамотен был хорошо. Лилось у него:

– Многоуважаемый и дорогой Михаил Владимирович! Мы, крестьяне трёх деревень, Рахлиц, Старой Пересы и Горок Ловатских, Старорусского уезда, собрались вкупе обсудить совершившийся государственный переворот. И через своих выборных – Якова Соколова и Павла Соколова…

Братья? Нет, не столько были похожи, – но и похожи, общим типом северорусским, крупностью, русостью, открытостью. Может быть – дальние.

– Как вам, главе Государственной Думы, так и через вас всеми любимому князю Львову, которого видим из далёкого уголка необъятной матушки-России, решили преподнести по старому русскому обычаю – хлеб-соль и деньги. Пускай этот дар от чистого мужицкого сердца скажет вам, борцам за нашу свободу, землю и волю, – спасибо! Пускай он окрылит вас.

Давно-давно, все эти круговоротные революционные недели, и произнося вереницу пламенных патриотических речей, – не был Родзянко тронут так, как вот получив назад свою матушку-Русь из непритязательных уст. Он почувствовал себя пронятым – ещё больше, чем когда солдаты несли его на руках и он читал лозунги поверх голов.

– Верьте и надейтесь, – ровно, звучно и с достоинством читал один из Соколовых. – Вы всегда найдёте у нас силу и средства. Мы вам ни в чём не откажем. Как некогда Минину, мы принесём вам последние наши сбережения и благословим, как с Пожарским, наших любимых сынов, мужей и отцов на ратное дело.

Они – это знали всё? Так это не выдумка была столичных гостиных?

Вот они, ясноглазо смотрели на Председателя с благодарностью за землю и волю!

И почувствовал Председатель, что подступают слёзы. Короткой этой грамотой, своим светящимся видом – как очистили его эти два мужика ото всей досады на ехидство Чхеидзе и на свою опустошённость от опрометчивого бряка с трибуны про землю.

А – кто ж на этой земле и работал, разве он? А кому ж она и отповедана Богом?

Теперь – он к ним шагнул и – первую депутацию, не услышавшую от него ответного слова, – поцеловал в бороду одного Соколова и поцеловал другого Соколова.

Да размахнуться – и отдать.

На тот свет всё равно ничего не возьмём.

А уже тянули его за локоть: в Таврический входили царскосельские стрелки, и слышалась музыка опять на весь дворец.

– Пойдёте выступать, Михаил Владимирович?

Но – первый раз он не пошёл. Был – полон всклень.

611

От штаба дивизии к своему полку попались Ярику санки с каким-то чужим солдатом: вёз неполные, можно было и чемодан вскинуть и даже сесть. Но курносый солдат предупредил:

– Вашбродь, я не прямо. Тут – митин будет, я к нему заверну.

– Какого Мити? – не понял Ярослав.

– Ну как? – удивлялся и тот бестолковому поручику. – Митин, не знаете? Послухать, о чём гуторят.

Ах, митинг! Этого слова и образованные-то люди не знали, кто не бегал по левым сходкам, – а вот солдат уже знал, и на круглом лице его отображалась важность прикосновения.

– Чей же митинг?

– Епутатов! – так же важно заявлял картофельный нос. – С полков.

После того, что произошло в поездном тамбуре, ещё каждая жилка болела в теле, ещё не расслабла. Ведь – какой случайностью спасся? Уже не был бы жив, он бы кончил с собой от позора. Или выбросили бы его из поезда на ходу. Но и – уходить ото всего этого нового – тоже слабость.

– Ну давай завернём.

Дорога уже была раскатанная скользкая, чуть подтаивало. Снег везде уминался, а ещё не подсочился водой и не рыхлел. Стоял пасмурный тёплый денёк.

Проехали меньше версты – солдат свернул отвилком в огиб леска. Там дальше было открытое, никакой частью не занятое польце у опушки – и толпилось солдат, да сотни как бы не с три, – конечно, больше свободный дивизионный народ, из полковых линий не могло столько прийти.