Женщины Цезаря - Маккалоу Колин

Цезарь покрыл голову краем тоги с пурпурной полосой.

— О Юпитер Наилучший Величайший, если ты желаешь, чтобы к тебе обращались, называя тебя этим именем, если же нет — я буду славить тебя под любым другим именем, какое ты хочешь услышать. Ты — любого пола, который ты предпочитаешь, ты — дух Рима! Молю тебя, чтобы ты продолжал наполнять Рим и всех римлян твоей животворной силой. Молю, чтобы ты и Рим стали еще могущественней. Молю, чтобы мы всегда соблюдали условия нашего договора с тобой! Умоляю тебя всеми законными способами чтить эти договоренности. Да здравствует Рим!

Никто не пошевелился. Все молчали. Лица собравшихся были спокойны.

Цезарь отступил в глубь ростры и милостиво склонил голову в сторону Бибула. Тот заговорил:

— Клянусь перед Юпитером Наилучшим Величайшим, Юпитером — Подателем добычи, богом Солнца Индигетом, богиней земли Теллус и Янусом Запирающим, в том, что я, Марк Кальпурний Бибул, выполнял мой долг младшего консула, удалившись в мой дом, как предписано в Сивиллиных книгах, и наблюдал за небесами. Я клянусь, что мой коллега по консульству Гай Юлий Цезарь — nefas, потому что он нарушил мой эдикт…

— Вето! Вето! — завопил Клодий. — Это не клятва!

— Тогда я буду говорить без клятвы! — крикнул Бибул.

— Я налагаю вето на твою речь, Марк Кальпурний Бибул! — громко провозгласил Клодий. — Я лишаю тебя возможности оправдать целый год твоего полного бездействия! Отправляйся домой, Марк Кальпурний Бибул, следи за небесами! Солнце как раз закатилось для худшего консула в истории Республики! И благодари свои звезды, что я не вношу закон о вычеркивании твоего имени с фасций и не заменяю его консульством Юлия и Цезаря!

Жалкий, унылый, сердитый, зачахший, Бибул повернулся и заковылял прочь, не дожидаясь попутчиков. Около Общественного дома Цезарь щедро заплатил своим ликторам, поблагодарил их за год преданной службы, а потом спросил Фабия, согласен ли он и другие сопровождать его в Италийскую Галлию, где он будет проконсулом. Фабий принял предложение от лица всех.

Помпей и Красc оказались рядом, следуя за высокой фигурой Цезаря, исчезающей в туманных сумерках.

— Ну, Марк, когда мы с тобой были консулами, у нас получилось лучше, чем у Цезаря с Бибулом, хотя мы и не нравились друг другу, — сказал Помпей.

— Ему не везло каждый раз, когда Бибул становился его коллегой на всех старших должностях. Ты прав, мы действительно лучше работали в упряжке, несмотря на наши разногласия. По крайней мере, мы закончили наш год по-дружески. Никто из нас не изменился как человек. Но Цезарь за этот год очень изменился. Он стал менее терпимым, более безжалостным. Он сделался холоднее, и мне это не нравится.

— Кто может его винить в этом? Ведь некоторые хотели просто разорвать его на куски. — Некоторое время Помпей шел молча, потом опять заговорил: — Ты понял его речь, Красc?

— Думаю, понял. На поверхности, во всяком случае. А ее скрытый смысл — кто знает? Каждое его слово имеет много значений.

— Признаюсь, я ничего не понял. Его речь звучала мрачно. Словно он предупреждал нас. И что это он имел в виду, когда сказал, что «покажет миру»?

Красc повернул голову и вдруг широко улыбнулся.

— У меня такое странное чувство, Магн, что однажды ты это узнаешь.

В мартовские иды женщины Общественного дома устроили званый обед. Шесть весталок, Аврелия, Сервилия, Кальпурния и Юлия собрались в столовой, надеясь приятно провести время.

Действуя как хозяйка дома (Кальпурния и не мечтала принять на себя эту роль), Аврелия подала на стол всевозможные деликатесы, включая угощения для детей, липкие от меда и начиненные орехами. После обеда Квинтилию, Юнию и Корнелию Мерулу отослали в перистиль играть, а взрослые женщины удобно расположились в креслах поближе друг к другу и расслабились. Теперь никто из детей не мог их подслушать.

— Цезарь уже более двух месяцев на Марсовом поле, — сказала Фабия, выглядевшая усталой от забот.

— Как держится Теренция? — осведомилась Сервилия. — Уже прошло несколько дней с тех пор, как Цицерон сбежал.

— Хорошо. Она, как всегда, разумна. Хотя думаю, что она страдает больше, чем мы это видим.

— Цицерону не следовало уезжать, — сказала Юлия. — Я знаю, Клодий провел общий закон, запрещающий казнить римских граждан без суда, но мой ле… То есть Магн утверждает, что Цицерон допустил ошибку, добровольно уехав в ссылку. Он думает, что, если бы Цицерон остался, Клодий не осмелился бы провести специальный закон, назвав имя Цицерона. Но сделать это без Цицерона оказалось совсем просто. Магну не удалось отговорить Клодия.