Красное колесо. Узел III. Март Семнадцатого. Том 3 - Солженицын Александр Исаевич

– Так вон, у Прищенки рот теперь весь синий, хоть песком шуруй, за неделю не ототрёшь. Пиши, пиши, Прищенко, ротяного!

Гоготали.

– В комитет попал – теперя посинеешь.

Прищенко достал из кармана серую тряпочку, стал тереть губы и рот.

– С вами, дьяволами, свяжись.

А карандаш химический за ухо положил.

– А карандаш-то – твой? Чего присвоил?

– А чей?

– Теличенки. Дай, я ему отнесу.

– Не, ты карандашик возьми – да под списочком и распишись. И Теличенко пусть распишется. Весь комитет. И тогда несите.

– А куды несите?

– Ну, куды положено.

– Капитану.

– Ни при чём тут капитан.

– А тому прапорщику, что приезжал. А он дальше нехай двигает.

– А иде он теперь? Он не наш бригадный.

– Не, ты пойди, пойди, с капитаном посоветуйся.

Только начали расходиться – налетел фельдфебель Никита Максимыч, борода смоль, глаз огонь:

– Это что? Почему мебель расставлена? Дневальные, туды вашу растуды, что смотрите?

На формировке окладиста была его смоляная борода, на фронт выезжали – подкоротил, чтобы вша не села.

– Так собрание было, Никита Максимыч!

– Какое тебе собрание? Тут – батарея! Разноси мебель отсюдова, чтобы вмиг!

Уж знал, небось, про комитет, и обидно ему, что не его выбрали.

Выступил Евграфов, на городской манер:

– Господин фельдфебель! Пущай постоит. Если кому что потребуется записать.

– Ещё чего! – записать! А ну ж – обстрел? Сколько беды от щепья будет? Эй, дневальные, бери, говорят!

Подхватили дневальные стол, табуретки – и потащили прочь подале. Ну, и не в деревню же назад волокти.

Тем временем Прищенко со списком своим вернулся от капитана:

– Сказал: нигде такую не примут, дюже помятая.

628

А занозила Гучкова эта хитрость Керенского встречаться с его полковниками. На каком основании, для чего? Уж он и жалел, что вчера сблагородничал и разрешил. Сегодня хотелось ему узнать бы, как же эта встреча прошла? – но не у кого было: Ободовского он сегодня не видел, и полковники тоже все как исчезли: никто из них не появлялся доложить сам.

А тут среди дня Гучков узнал, что в предполагаемую правительственную поездку в Ставку, о которой уже столько разговоров, князь Львов сам не едет, но едут, кроме Милюкова, Шингарёва, ещё и Некрасов и – чуть ли не опять Керенский! Вот этим добавлением обожгло Гучкова как хлыстиком: ещё и в Ставку совался Керенский? Нет, это уже балаган! И ещё Некрасов? набрали хлама!

Собственно, вся эта поездка имела смысл в одном Гучкове: военный министр ехал знакомиться со своей Ставкой. Посмотреть их там своими глазами: насколько они искренно приняли переворот и примут реформы? Посмотреть и в глаза Алексееву и, если удастся, установить единство планов. Позже, для важности, добавили Львова и Милюкова, – а теперь вот как поворачивалось?

Первым движением было – звонить князю Львову и решительно протестовать против такой профанации. Но уже изведав князя Львова, Гучков знал, что это всё равно как боксировать с мягкой подушкой: никакого сопротивления не будет – и результата не будет.

И вторым движением, отталкиваясь ото всей этой пошлой компании, Гучков придумал: ехать от них отдельно, не завтра, а сегодня же вечером, опередить. Отделиться, свою миссию выполнить отдельно, явственно для всей Армии и всей России, а не как развлекательную прогулку.

И уже в первой половине дня отдал энергичные распоряжения: о подготовке поезда, и какие лица с ним поедут, от каких управлений и что готовить. Решил всех вчерашних наказать, оставить. Взять Туган-Барановского. А брать ли Поливанова? Желательно было бы взять как главного сотрудника по предстоящей великой реформе. Но с другой стороны, как бывший тоже военный министр, он рядом с Гучковым отчасти бы конкурировал, забирал бы слишком много значения себе. Да пожалуй и одиозно было бы среди ставочных появление этой слишком реформаторской фигуры. Не брать.

От быстрого изменения планов уплотнился и сегодняшний служебный день, на который и без того было намечено много – и ещё новое втискивалось.

Надо было съездить в заседание Адмиралтей-Совета и от этих дряхлых адмиралов принять присягу Временному правительству. Утвердить и морскую комиссию по ослаблению уставов – подобную поливановской сухопутной. Затем совещание с комиссаром Кронштадта Пепеляевым и подготовить, кого же назначить новым комендантом крепости вместо убитого Вирена: назначать приходилось не столько по вкусу министра, сколько по вкусу матросов, ибо могли и не стерпеть.