Гусар - Перес-Реверте Артуро

Тело испанца совсем окоченело. Фредерик перекатился на спину. Он открыл глаза и увидел над собой чернильное небо в обрамлении черных ветвей. Наступила ночь.

Издалека все еще доносился шум битвы. Фредерик заставил себя сесть, несмотря на боль. Он огляделся, не зная, куда направиться. Желудок сводило от голода, и юноша постарался дотянуться до седельной сумки убитого испанца. Она была пуста, зато одеревеневшие руки Фредерика наткнулись на саблю. Рот горел так, словно его набили раскаленными угольями. Юноша встал на ноги и, шатаясь из стороны в сторону, побрел среди деревьев, по колено проваливаясь в жидкую грязь. Ему было все равно, куда идти; лишь бы подальше оттуда.

VII. Слава

Фредерик углублялся в лес, не разбирая дороги. Время от времени он останавливался, привалившись к древесному стволу, и всхлипывал от боли, зажимая ладонью разбитый рот. Дождь перестал, но с ветвей то и дело падали крупные капли. Судя по вспышкам, мелькавшим между стволами, битва еще не закончилась. Вдалеке грохотали выстрелы, стволы мушкетов рассыпали искры; шум боя напоминал отдаленную, стихающую грозу.

Иногда выстрелы раздавались совсем рядом, заставляя Фредерика дрожать сильнее. Понять, где французы, было невозможно; чтобы найти своих, надо было дождаться рассвета. Юноша не мог унять дрожь. Страх перед испанскими пиками превратил его в загнанного зверя. Он должен спастись. Протянуть до утра, выжить.

Фредерик споткнулся о сломанную ветку и упал на четвереньки. С трудом поднявшись, грязный и растрепанный, он с тревогой огляделся по сторонам. За каждым деревом, в каждой неясной тени мерещился враг.

Юношу не отпускал страшный, смертельный холод. Он осторожно ощупал языком израненные десны: слева зубов почти не осталось, только острые, воспаленные осколки. Боль грызла челюсти, царапала горло, давила на виски; Фредерик понимал, что, если не найти убежища, к утру рана и холод доконают его.

Среди деревьев мелькнул свет. Это могли быть французы, и Фредерик пошел на него, моля Бога, чтобы не попасться испанскому патрулю. Чем ближе он подходил, тем сильнее разгоралось зарево; скорее всего, это был пожар. Фредерик двигался очень осторожно, поминутно озираясь.

На лесной прогалине горел дом. Крыша вовсю полыхала, несмотря на недавний дождь, разлетались искры, и огонь уже перекинулся на соседние деревья. Сырые ветки лопались с характерным треском.

Поблизости расположилась небольшая группа людей. Фредерик смог разглядеть очертания киверов и тускло блестевшие в зареве пожара стволы ружей… Юноша не мог понять, испанцы перед ним или французы, и потому прятался в кустах, сжимая рукоять сабли. До него долетало лошадиное ржание и обрывки фраз на языке, который казался незнакомым.

Подобраться поближе Фредерик не решался, боялся привлечь к себе внимание. Французы могли пристрелить его, не разглядев в темноте покрытого грязью мундира. И потому он просто ждал, не в силах принять решение. Оказаться в руках испанцев означало верную смерть, и совсем не обязательно — быструю и легкую.

Он очень устал. Устал и постарел. Состарился не меньше чем на пятьдесят лет. События прошедшего дня вставали перед глазами, и казалось, что больше в его жизни ничего не было. Своды палатки, блики свечи на лезвии клинка, Мишель де Бурмон со своей трубкой… Мишель. Не спасли его ни молодость, ни красота, ни отвага. Орел пал под вражескими пиками, горн захлебнулся в агонии, не допев до конца последний, бесполезный сигнал, и только потерявшие всадников кони неслись под дождем неизвестно куда. Что ж, де Бурмону посчастливилось умереть в бою, как Филиппо, Маньи, Лаффону, как всем остальным. Они не скрывались в чаще, не дрожали от страха, не ждали, что смерть предательски подберется сзади; грязная, подлая, недостойная гусара смерть. Фредерик горько усмехнулся: стоило пройти такой долгий и трудный путь, чтобы сдохнуть, ползая на брюхе, как собака.

Зато он до сих пор жив. Эта мысль пронзила Фредерика, заставив его улыбнуться окровавленными губами. Он жив, сердце бьется, голова раскалывается от боли, но он ведь чувствует эту боль. Остальные холодны и неподвижны, валяются посреди поля и вот-вот начнут разлагаться… И сапоги с них наверняка уже сняли.

Война. Как она не похожа на уроки в Военной школе, на учебные маневры, на величественные парады в блистательных столицах!.. Если там, над укутанной пороховым дымом долиной смерти, все же есть Бог, зачем он собрал всех этих людей на маленьком клочке земли и позволил им превратить его в рукотворный ад?