Мыс Трафальгар - Перес-Реверте Артуро

– Вот еще, мой капитан! Орокьета еще не договорил (де ла Роча, обернувшись, смотрит как зачарованный на целый шквал вспышек, вылетающих из левого борта ближайшего англичанина), когда «Антилья» сотрясается от мачт до киля. Со сжавшимся сердцем и стиснутыми зубами командир поднимает голову и видит, что пока дело не так плохо: оборвано несколько фалов, кое-где поломан рангоут, но не слишком. Слава богу, бормочет он про себя. Сейчас это самое главное, потому что без мачт и реев корабль превратится в немощное, неуправляемое корыто – отличную цель для вражеских батарей. То есть будет приговорен. Как уже приговорено большинство сражающихся здесь французов и испанцев.

– Линарес.

– К услугам вашей милости, сеньор капитан. Де л а Роча указывает старшему штурману – мичману Бартоломе Линаресу – просвет между носом и кормой двух ближайших английских кораблей.

– Прибавьте-ка еще один румб. Я хочу, чтобы мы прошли вот здесь.

– Я попробую, сеньор капитан.

– Не надо пробовать, разрази меня гром. Надо сделать.

Штурман бежит к трубе, чтобы передать команду в рулевую рубку, а в это время вдоль борта корабля пробегает цепь вспышек и взрывов, карракабумм-ба, бумм-ба, бумм-ба. Вот вам гостинец для вашего Георга III и для его паскуды-матери. Это «Антилья» отвечает на огонь англичан, и когда бриз относит дым в сторону, де ла Роча, довольный, видит, что люди держатся хорошо. Орудийная прислуга суетится вокруг восьмифунтовых пушек на носу и шканцах: охлаждает их, заряжает, выкатывает на боевую позицию и закрепляет у портов, а стрелки, как и гренадеры на ахтердеке, лежат на палубе (сверху натянуты сети, чтобы защитить их от падающих на голову обломков и оборванных снастей), укрываясь за скатанными койками и мешками, уложенными в коечные сетки, ожидая, когда англичане подойдут на мушкетный выстрел и можно будет открыть огонь. Начальники и часовые поддерживают порядок. Тех немногих матросов и новобранцев, которые при каждом вражеском залпе бросаются бежать, возвращают на место ударами плети, а морским пехотинцам, охраняющим люки, иногда приходится выставлять штык, если кто-нибудь приближается к ним в надежде улучить подходящий момент и укрыться в трюме; однако в общем и целом люди ведут себя разумно и дисциплинированно. Убитых и раненых мало; большинство их тут же уносят вниз, в лазарет, и они исчезают в люках, постанывая – те, кто может стонать, – аи, аи, мама моя родная (Эстевес, старший хирург, вместе со своими подручными, наверное, уже вовсю режет и шьет, а падре Потерас бормочет над пациентами свою латынь), а здесь, на палубе, трупы просто сбрасывают в воду, чтобы не загромождали пространство и не деморализовали товарищей. Прощай, Пако. Плюххх. Прощай, Маноло. Плюххх. И разрушений пока что не так уж много. Де ла Роче докладывают, что на первой и второй батареях разбита пара пушек и есть потери, но офицеры владеют ситуацией. Мачты тоже не слишком пострадали, повреждена одна из консолей для боеприпасов возле фок-мачты, третью по штирборту пушку снесло с лафета, но штаги и ванты, поддерживающие мачту, почти все целы. Ближе к корме ядро вырвало кусок шкафута, оставив за собой кильватер обломков, щепок и потоков крови.

– Люди держатся молодцами, мой капитан.

– Да, вижу.

Ну еще бы, думает де ла Роча. А как же иначе. В конце концов, в этой несчастной Испании единственное, что через скрежет зубовный и отчаянный мат спасает нас от полного позора, – это люди. Иначе как объяснить, что, несмотря на уже полуторавековое превосходство англичан, нам все это время удавалось не потерять лица: регулярная морская связь с Америкой, победа Наварро в Тулоне, героическая оборона Веласко гаванской крепости Эль-Морро, научные экспедиции, труды Хорхе Хуана, картография Тофиньо, походы на Алжир и Санта-Каталину, шебеки Барсело, вылазки на английское побережье, давление на Ямайку, взятие Сан-Антиоко и Сан-Педро, оборона Тулона, Ро-саса, Эль-Ферроля, Кадиса. Или бой, данный Хуаном де Лангарой между мысами Сан-Висенте и Санта-Мария, когда, прикрывая отход своей эскадры, его «Феникс» восемь часов один дрался с несколькими англичанами, и когда в конце концов флаг упал, у корабля не оставалось ни единой мачты, командир был тяжело ранен, а почти вся команда перебита. И все это, с горечью думает Карлос де ла Роча, и то, что было раньше, и то, что было и есть всегда, все это, несмотря на скверные правительства, на беспорядок, расхлябанность и бездеятельность, сделали люди. Те самые бедные люди. Которым не платят, которых бьют. Такие же, как те, кто сегодня сражается на «Антилье». Несчастные хорошие вассалы, никогда не имевшие хороших господ. Потому что над Барсело, и над Лесо, и над Веласко всегда стояли негодяи – морские министры и чиновники, которые во время прошлой войны с Англией, чтобы пополнить команды, объявили прощение беглецам и дезертирам, посулили по три унции золота добровольцам, обещали всем морякам четко выплачивать жалованье и все, что полагается, и не отправлять их на военные корабли иначе, как на определенных условиях. Но когда эти несчастные объявились, им не заплатили ничего, а «определенные условия», на которых их заставили сражаться, оказались равносильны вечному рабству. А кроме того, оставили без людей рыбачьи, торговые и корсарские суда. И, разумеется, когда вспыхнула новая война, этот народ, сполна узнавший, почем фунт лиха, сказал: катитесь на эту войну сами.