Красное колесо. Узел IV. Апрель Семнадцатого - Солженицын Александр Исаевич

Близ Чернышёвой площади утекали, утекали часы правительственных переговоров, последние часы, когда крестьянство могло выразить своё решающее слово, а тут кипел торг! (И что ж это будет на съезде?)

Наконец, благоразумно уступили и кавказцы, и грузины, и армяне, и татары — а малороссы всё упирались. И включили-таки от них шестого: члена 1-й Думы Тесля.

А с чем же посылать? Совет крестьянских депутатов в общем присоединяется к условиям вхождения социалистов в правительство, но чтоб они были ответственны и перед Советом крестьянских депутатов. И вот ещё: чтобы министр внутренних дел был известный демократ.

* * *

* * *

166

Из последних дней выпало у Шингарёва двое суток на поездку в Ставку, склонил Милюков, а в общем зряшную: ну, выслушал ещё раз армейские нужды в продовольствии, да посетил могилёвский губернский съезд, так называемый крестьянский (если б действительно крестьянский — лучше б и не надо!), — и по срочному вызову Львова катили назад в Петроград.

Как раз в день отъезда в Ставку подписал новый большой приказ по министерству, грандиозный разработанный план для 44 губерний (без Закавказья, Туркестана, Сибири и Севера): какими мерами установить однообразные нормы потребления зерна и крупы на едока, не выше чего для сельского населения, не выше чего для города, с тем, чтобы мочь передвигать из губерний избыточных в губернии с недостатком, — естественный шаг в развитие хлебной монополии. А возвратясь, уже мог с озабоченностью читать и неизменную газетную критику: что это нежизненная теоретическая мера, что её создали отвлечённые люди, не понимающие деревенской жизни, сколько недоразумений породит такой сложный контроль, ведь в министерстве земледелия ещё не обработана сельскохозяйственная перепись июля 1916 (это правда), а теперь предстоит заново, по новым опросным бланкам, переписать всё население, да по типам (дети, взрослые, занятые физическим трудом), и ещё сложней — подсчитать в крестьянских закромах точное количество зерна и крупы, 13 миллионов крестьянских дворов (у помещиков переписать не трудно, да они своё уже и продали), и сколько обойдётся такая продовольственная организация (уже подсчитали — 150 миллионов), 200 тысяч продовольственных чиновников е канцелярией и писцами съедят всё добытое, — да будет ли ещё хлеб? И какая власть будет его реквизировать? С чего бы волостные комитеты стали сами себя обрезать? Каждый крестьянский двор утаит, сколько считает нужным, а как применять насилие при нынешнем состоянии Деревни? Но именно отнимать насилием требовали неуёмные „Биржевые ведомости”, высмеивая всякие попытки призывать крестьянина к жертвам.

И — придётся, да. Никак иначе.

Понимал, понимал Шингарёв отлично все эти сложности. Но объявив хлебную монополию — уже не имел он другого выхода. А объявляли её под гипнозом блистательного германского военного социализма, где учтено каждое зёрнышко и каждый цыплёнок, — значит возможен и этот путь?

Ужасно только то, что до сих пор в глубину крестьянского сознания всё ещё не продвинута необходимость расстаться с излишками хлеба. На юге сев закончился, теперь могли бы везти хлеб — а всё равно не везут. В Полтавской губернии выполнен всего 1% развёрстки! Да и как закончился сев! многие помещики бежали из усадеб, а крестьяне, захватывая земли помещика, покидают без засева свою, а то и отобранную не засевают, а спекулятивно перепродают третьим лицам.

Всех сил требовала эта невылазная работа, а тут какой-то неуместный, нековременный правительственный кризис, переговоры о коалиции, — и вот надо было терять время ещё сидеть на этих переговорах иногда. Шингарёв почему-то представлял, чтоэтот кризис не касается его. И вдруг прошлой ночью разразился уход Милюкова — и теперь повисло: вообще остаются ли кадеты в кабинете?

В разогнанности огромной всероссийской работы это была такая дикость, не помещалось в уме: сегодня днём вместо министерства сидел на кадетском ЦК, недоумевая.

Однако решилось всё благополучно, остаёмся.

Однако: вот уже ясно называли на министерство земледелия — Чернова?.. Какая странность: как же можно назначать на живое место? И что этот Чернов, эмигрантский мечтатель, реально когда-нибудь делал?