Огненные времена - Калогридис Джинн

Кровь хлещет в центр соляного круга. Висящего в воздухе крысенка бьют жестокие судороги, из-за которых рана раскрывается еще больше. Рана глубока, очень глубока: лезвие прошло сквозь ребра и видно все еще бьющееся сердечко.

Я ясно вижу бьющееся сердечко.

И пока я смотрю, крохотный красный орган начинает биться все медленнее, медленнее и наконец, вздрогнув в последний раз, останавливается…

Очнувшись, я села, прижав руку к бешено колотящемуся сердцу, и выдохнула:

– Люк…

Это были дни, когда Черный Принц направил своих вандалов и разбойников на юг и восток (как и говорил нам нормандец), к Нарбонну и морскому побережью. Потом они вернулись на север, в Бордо, нагруженные золотом, драгоценностями, коврами и другими богатствами, украденными у некогда богатых французов. В последующие месяцы произошло несколько сражений на севере, затем отец Черного Принца, Эдуард Третий, высадился с захватнической армией в Кале, но был оттеснен обратно в Англию армией короля Иоанна Доброго.

Это было еще до того, как Иоанн неосторожно посадил под арест Карла Наваррского, представителя нормандской знати, обвиненного в сговоре с Эдуардом, и захватил земли в Наварре. Возмущенные нормандцы снова обратились за помощью к английскому королю. Но каким бы опрометчивым ни был поступок Иоанна, французскому королю хватило ума предвидеть последствия. Весной следующего, 1356 года он призвал всех преданных ему французов взяться за оружие.

Решение было правильным. В середине лета вторая английская армия, ведомая герцогом Ланкастером, высадилась в Шербуре, на далеком севере, и направилась в Бретань в тот самый момент, когда Черный Принц и его восемь тысяч солдат покинули Бордо, отправившись в очередной грабительский поход на север.

Тем временем король Иоанн Добрый собрал армию, вдвое превосходившую эту. И в конце лета в сопровождении четырех сыновей двинул свои полки против Эдуарда.

Эти новости я узнавала из разных источников – от путешественников и горожан, а также из своих видений.

Когда после жуткого видения о колдуне я сидела, пытаясь привести в порядок дыхание, я поняла, что богиня сказала мне со всей ясностью: грядущая война угрожала не только судьбе Франции, но и самому продолжению расы. Жизнь моего возлюбленного и его будущее были в опасности.

Рядом со мной на больничном полу мирно спала Жеральдина. Губы ее были полуоткрыты, голова покоилась на камне. До рассвета оставалось еще несколько часов, но луна была яркая. Я поднялась и подползла к бывшей аббатисе.

По обе стороны от нас посапывали монахини.

Я должна была бы разбудить ее, мою наставницу. Истинная опасность, угрожавшая моему возлюбленному, была мне не ясна, видение было нечетким. Но сердце мое стучало, как набат на колокольне перед войной. Грядет катастрофа, означающая гибель расы. Я не могла остаться и позволить Люку оказаться со своей судьбой наедине.

Я знала, что не готова к этому, ведь я еще не преодолела свой самый большой страх. Я отправлялась на войну, как Ахилл.

Крадучись, я пробралась среди спящих женщин. Взяла немного еды, воды и одеяло. Выбрала самого сильного коня.

Для тех, кто лишен внутреннего зрения, кто не знаком с магией, все это могло показаться чистым сумасшествием. Я была безоружной женщиной, которая среди ночи отправилась к месту столкновения двух армий, причем в самый канун войны. Ведь меня запросто могли принять за неприятеля или шпиона. Ведь меня могли убить. Да и вообще, конь мог споткнуться в темноте и охрометь…

Но в тот момент у меня не было времени для таких заурядных волнений. Я опаздывала.

И возможно, уже опоздала. А в магическом плане я еще не была, совсем не была готова…

Два дня я ехала верхом на моем храбром и выносливом жеребце. Чтобы не наткнуться на английских солдат, я ехала не через Аквитанию и Гаронну, а восточнее, вдоль подножия гор. Оттуда я устремилась на север, миновав Лимож, и на третий день, за час до рассвета, добралась до Пуатье.

А от городских ворот направилась прямо на поле, где стояла армия. Это было не так уж далеко, но мне казалось, что с каждым шагом моего коня небо становилось все светлее и светлее. В то же время начал образовываться густой туман, закрывший от моего взора всю округу, собирающийся прохладными тяжелыми каплями на моем платье и лице. Предрассветная пора всегда казалась мне самым тихим временем суток, когда вся природа пребывает в спокойствии, но тут, по мере того как я отдалялась от стен Пуатье, сам воздух словно начал дрожать. Две армии не делали тайны из своего существования. И хотя туман сильно приглушал звук, я слышала с обеих сторон ржание коней, бьющих копытами в предвкушении боя, голоса мужчин, жаждущих славы и слишком самоуверенных, чтобы признать, что они находятся перед лицом смерти, бряцанье доспехов и оружия.

До меня доносился и запах мужских тел, ведь армии уже три дня стояли здесь лагерем, пока посланцы Папы Римского тщетно пытались урегулировать дело миром. Запах стал более отвратительным, когда я приблизилась к отхожим местам. И к нему примешивался сильный, но не столь неприятный запах конского навоза.

Двадцать пять тысяч человек были собраны здесь для того, чтобы убивать друг друга. И это на поле, размер которого был меньше того, на котором мой отец выращивал пшеницу. Но в тот день между мной и колдуном была война, и только один из нас мог в этой войне победить.

Я была не одна. Он наблюдал за мной. Я знала, что он наблюдает за мной.

И он знал, так же как и я, что моя защита несовершенна. Страх за возлюбленного делал меня уязвимой, отвлекал меня и порой так переполнял меня, что я забывала о богине и могла думать только о нем.

Я ехала на шум и запах, и путь мой пролегал через яблоневый сад. В сгущавшемся тумане деревья казались искривленными призраками, протягивавшими ко мне черные ветви, как руки.

За этим садом был открытый луг, а за ним, спрятанные в плывущих, стелющихся по земле облаках, виднелись призрачные силуэты всадников. Сначала я подумала, что их человек десять. Но, приблизившись, поняла, что это туман сыграл со мной шутку. Ибо ряд всадников простирался налево и направо от меня дальше, чем физически мог охватить мой взгляд, а за каждым всадником стоял другой, и так без конца.

И все они смотрели в левую сторону от меня, где залег в ожидании неприятель.

Держа в памяти образ своего возлюбленного, я перевела дыхание и направила коня вперед, на открытое поле, к солдатам. Я знала, что именно должна попытаться сделать, но враг был близко, очень близко.

Мое внутреннее зрение было затуманено, лишь сердце горело убеждением: я поступаю верно.

Первый луч света пробился сквозь туман, расцветив серое небо маленькими парящими радугами. По мере того как я приближалась к всадникам с фланга, краски становились все живее. Черный стал алым, серый – голубым, белый – бледно-желтым. Это яркие стяги бились на ветру. Передо мной были благородные аристократы, одетые в дорогие доспехи, в украшенных роскошными плюмажами шлемах. На их плащах и знаменах красовались родовые гербы. Здесь были и золотые львы, и бронзовые соколы, белые лилии на голубом фоне, красные и зеленые драконы, желтые замки, золотые кресты, коричневые олени и медведи. Аристократы сидели на самых прекрасных конях, каких мне доводилось видеть, и кони тоже были одеты в доспехи, прикрывавшие им голову и грудь, и покрыты попонами тех же цветов, что и одеяния их седоков. Такого пышного сборища я не видела с самого детства, когда наблюдала турнир в Тулузе. Но даже тогда это не выглядело так великолепно.

Ближайший ко мне всадник, стоявший несколько впереди других, заметил меня боковым зрением и повернулся ко мне, придерживая нетерпеливого коня. Он был стар: сквозь прорезь шлема видны были его густые белые брови.

– Ого! Баба! Что вы тут делаете, сестра? Вы что, не знаете, что вот-вот начнется битва? Бегите в город и прячьтесь!

Нельзя было даже сомневаться в том, что передо мной – француз. Все, до самой последней детали его одеяния и доспехов, указывало, что он – француз. И точно так же французами были остальные воины, обратившие ко мне свои взоры и ухмылки:

– Монахиня? Она что, спятила? Скажите ей, чтоб проваливала!

Кони нетерпеливо переступали ногами.

– Скоро будет слишком поздно! – настаивал старый вояка. – Слышите? Наш головной отряд атакует!

И тут же запели трубы. Наконец наступил рассвет, и послышался гром копыт и боевых кличей. Негромким ржанием выразили свой протест лошади.

– Да хранит их Бог! – промолвил старый рыцарь, на миг закрыв глаза. Потом, когда все медленно двинулись вперед, он оглянулся на меня: – А вы – проваливайте отсюда!

Я тронула коня. Но не в ту сторону, куда он посылал меня, то есть не в сторону города, а вперед, в самое сердце армии, пробираясь между медленно движущихся коней и приводя в ярость всадников. Некоторые из них даже направляли в мою сторону копья.