Баязет - Пикуль Валентин

Ощупал себя. Кажется, жив.

– Боже мой! – сказал юнкер и всхлипнул: из носу у него потекла кровь. – Все пропало… И хурджины. И кони…

Из милиции остались три осетина – люди большого воинского достоинства – и дядя Вано Чичиашвили, старый грузин в длинном чекмене до пят. Взъерошенный и страшный, он помог Евдокимову встать на ноги и, грозя кинжалом в сторону убежавших, сказал:

– Трусливый шакал! Там – мой сын. Он больше нэ сын мнэ. Ты – мой сын, малчык. Пойдем, кацо… Рубить будэм, рэзать всэх будэм… Вах, будэм!

Когда они выбрались к ручью, юнкер даже не успел доложить поручику о случившемся: прямо на них уже летела, визжа и стреляя, дикая турецкая орда. Сверкали ятаганы и сабли, метались над конницей хвостатые пики в лентах, торчал в центре лавы бунчук. Оскаленные морды лошадей и орущие лица врагов – и все это прет на тебя: держись, казак, атаманом будешь!..

– Тах!.. Тах!.. – прогремели первые выстрелы, и черные полосы порохового угара медленно растаяли над рекой.

– У кого там кишка тонка? – заорал урядник. – Увижу, так морду набью… Команды жди!

Ближе… ближе… ближе…

– Алла… Алла!..

Дениска вытер с лица пот, втоптал в землю окурок.

– Как хошь, ваше благородие, а я стрельну… Гляди-ка! Эвон того, в красной рубахе.

– Ну, если в красной, – неожиданно рассмеялся Карабанов, – тогда бей! Бей все, братцы!..

Началось…

Били в упор, и кони, дрыгая ногами, зарывались мордой в песок. Вышибали из седел на полном скаку, а сзади напирали еще, и тогда трещали пики, крутились подброшенные щиты. А в этой свалке, в которой ни одна пуля не пропала даром, вертелся волосатый, словно скальп женщины, турецкий бунчук, и вот бунчук упал совсем, и тогда казацкие выстрелы потонули в стонах и воплях.

Отхлынули…

В ручье остались мертвые кони, а один башибузук, самый отчаянный, забившись под лошадиное брюхо, все еще хрипел и махал ятаганом…

Карабанов, выслушав рассказ юнкера, ничего не сказал, только выругался; а когда Евдокимов поднял револьвер, чтобы добить в ручье янычара ^[8], он остановил его руку:

– И без вас обойдется. А нам нужно беречь патроны.

Разгромленные сотни турок спешились и отогнали лошадей в сторону. Казаки наблюдали издалека, как они жадно сосут вонючее раки, наспех раскуривают трубки, подтягивают пояса, ребром ладоней проводят себе по шее и кричат, показывая, какой конец ожидает казаков.

Евдокимов сказал:

– Уходить надо, Андрей Елисеевич.

– А куда? – с грустью ухмыльнулся Карабанов. – Попробуй только стронуться: там равнина, и они навалятся всем табором… Лошадей-то ведь у нас нету… Надо ждать ночи…

– Может, в Персию? – осторожно намекнул юнкер.

– Нельзя. Шкуру свою спасем, зато подведем шаха. А друзей России надо беречь.

– Я… боюсь, – честно признался юнкер.

– В этом вы не оказались оригинальны: я тоже не сгораю сейчас на костре героизма.

Скоро огонь турок сделался настолько ощутим и плотен, что кустарник, росший над обрывом, быстро поредел почти на глазах, словно чьи-то острые и невидимые ножницы подрезали его ветви. Казаки самовольно – без команды – открыли ответный огонь: вдоль берега ручья, окутанного дымом выстрелов, слышались их выкрики:

– Ванюшка, тебя куды?

– Плечо, кажись…

– Бей того, а это – мой…

– Братцы, Петьку Узденя порешило, кажись, в голову!

– Кинь сумку его. Патроны кинь.

– Антипка, ты живой?

– Жив покеле.

– Куда ползешь, хвороба?

– А пить хоцца…

Иные смельчаки, неизирая на пули, чтобы сберечь воду в своих флягах, подползали на животе к воде, надолго приникали к ней воспаленным ртом и, вжимаясь в землю, – задом, как раки, – снова отползали на карачках к своим винтовкам, снова притирали поудобнее ласковые приклады к своим жестким небритым щекам.

Карабанов заметил, что казаки целятся чрезвычайно долго и тщательно, и тут же вспомнил предупреждение капитана Некрасова: прицелы турецких «снайдеров» рассчитаны на тысячу четыреста шагов далее наших.

Он встал.

– Ложитесь! – крикнул Евдокимов. – К чему это?

– Меня не убьют, – сказал Андрей, почему-то вспомнив пророчество Клюгенау. – Во всяком случае сегодня…

Веря в свою звезду, он во весь рост подошел к Егорычу: тот поднял к офицеру лицо, источенное оспой и продымленное порохом.

– В кого бьешь, конопатый? – спросил Андрей, ложась рядом с опытным казаком.

– А эвон, ваше благородие… Вишь, лежит? Ишо задницу эдак-то отклячил?.. По нему и бью…