Бита за Рим (Венец из трав) - Маккалоу Колин

У нас новые консулы: не кто иные, как Луций Лициний Красс Оратор и мой дорогой Квинт Муций Сцевола. Городским претором — Луций Юлий Цезарь, сменивший выдающегося «нового человека» Марка Геренния. Никогда еще не видел столь любезной избирателям личности, как Марк Геренний, хотя не могу понять, чем он берет. Единственное, что от него требуется, — это показаться им на глаза, и они тут же начинают кричать, что хотят за него голосовать. Это очень не нравилось тому работяге, который старался за тебя, когда был народным трибуном, — я имею в виду Луция Марция Филиппа. Когда в прошлом году состоялся подсчет голосов на выборах претора, Геренний оказался в самом верху, а Филипп — внизу (среди шести, разумеется). О, сколько было воплей и стонов! В этом году набор далеко не столь интересен. Прошлогодний претор по делам иностранцев, Гай Флакк, привлек к себе внимание тем, что пожаловал римское гражданство жрице Цереры из Велии, некой Каллифане. Рим просто умирает от любопытства. Что же послужило тому причиной, можно только догадываться!

Наши цензоры Антоний Оратор и Луций Флакк, покончив с распределением контрактов (их задача усложнялась деятельностью двух субъектов в провинции Азия, которые не позволяли им торопиться!), взялись за проверку сенаторов и не нашли, в чем их упрекнуть. Затем они набросились на всадников — итог оказался тем же. Теперь они приближаются к полной переписи римлян повсюду в мире, заявляя, что от них не укроется ни одна живая душа.

Взвалив на себя столь повальное обязательство, они установили в Риме на Марсовом поле свою будку. Это что касается Рима. Для Италии они собрали удивительно хорошо организованную армию писцов, чья задача будет заключаться в том, чтобы не обойти вниманием ни одного города на полуострове и всех переписать. Я одобряю эту акцию, хотя меня не все поддерживают. Некоторые утверждают, что старый способ (когда граждане из сельской местности учитывались у дуумвиров своей округи, а граждане из провинций — у наместников) был тоже неплох. Однако Антоний и Флакк настаивают, что их предложение обладает рядом преимуществ. Насколько я понимаю, граждане провинций все равно никуда не денутся от своих наместников. Любители старины, естественно, предрекают, что результаты ничем не будут отличаться от прежних.

Теперь новости провинциальной жизни; пускай ты и находишься в тех краях, все равно кое о чем ты мог не услышать. Сирийский царь Антиох VIII, по прозвищу Грип Крючконосый, пал от руки родственника — или дяди, или братца? — в общем, Антиоха IX, прозванного Цизиценом. И вот жена Грипа, Клеопатра Селена Египетская, поспешно выходит замуж за убийцу, Цизицена! Интересно, много ли она рыдала в промежутке, когда еще была вдовой, а потом невестой? Впрочем, из этого известия следует, по крайней мере, что теперь Северная Сирия находится под властью одного царя.

Больше интереса вызвала в Риме новость о смерти одного из Птолемеев — Птолемея Апейона, незаконнорожденного сына ужасного старца Птолемея Египетского, прозванного Пузатым. Он только что умер в Кирене. Если ты помнишь, он был царем Киренаики. Однако он не оставил наследника и завещал свое царство Риму! Эта мода пошла от старины Аттала Пергамского. Приятный способ оказаться в конечном счете владыками всего мира, а, Гай Марий? Заиметь все по завещанию.

Очень надеюсь, что в этом году ты наконец-то возвратишься домой. Без тебя в Риме очень скучно, без Свинки стало вообще не на кого пожаловаться. Между прочим, прошел весьма любопытный слушок — мол, Свинка скончался в результате отравления! Пустил слух не кто иной, как модный лекарь с Палатина Афинодор Сикул. Его призвали тогда к прихворнувшему Свинке. Смерть пациента так его смутила, что он стал требовать вскрытия. Поросенок отказался, его дорогой папочка был предан огню в неприкосновенности, а прах погребен в пышной могиле; все это происходило много лун тому назад. Однако наш малорослый сицилийский грек кое-что покумекал и теперь настаивает на версии, будто Свинка выпил какой-то мерзкой настойки из толченых персиковых семечек! Поросенок не без оснований заявляет, что ни у кого не могло существовать мотива для убийства его дражайшего папаши, и угрожает, что потащит Афинодора в суд, если тот не перестанет болтать на каждом перекрестке, будто Свинка отравлен. Никто — даже я! — не предполагает, что сам Поросенок мог прикончить своего отца; но тогда кто, спрашивается?