Сталин - Радзинский Эдвард

Придя к власти при помощи немецких денег, они мечтали осуществить парадоксальный план: сбросить давших им деньги «немецких империалистов» и присоединить Германию к Союзу пролетарских республик. На карте мировой революции Германии отводилось первое место. Ее разгром в первой мировой войне сделал эту мечту реальной. На Версальской конференции, где немцы приняли унизительные условия мира, Ллойд-Джордж распространил меморандум: «Величайшая из опасностей, которую я вижу в нынешней ситуации, состоит в том, что Германия может соединить свою судьбу с большевизмом и поставить свои ресурсы, мозг, огромные организаторские способности на службу революционным фанатикам, мечтающим силой оружия завоевать мир для большевизма». И действительно, революция несколько раз реально грозила Германии...

Потом, когда надежда на революцию исчезла, обоих европейских изгоев – большевистскую Россию и потерпевшую поражение Германию – начали связывать экономические и военные интересы. По Версальскому договору немцы не имели права создавать в своей стране танковые и летные военные училища – теперь они создавали их в России. Здесь появились тайные филиалы немецких военных заводов, здесь идут секретнейшие опыты – создается немецкое химическое оружие.

Обе стороны преследовали свои цели: немцы – сохранить свою армию (рейхсвер), большевики – при помощи рейхсвера создать армию, которая в дальнейшем должна будет уничтожить... германский и прочий империализм. В кругу военачальников Тухачевский не раз славил рейхсвер – учителя Красной армии, который дал ей первые навыки в передовой технологии вооружений. Славил с подтекстом, как когда-то Петр Великий называл учителями разгромленных им шведов...

Сотрудничество продолжалось вплоть до прихода к власти Гитлера, объявившего себя жесточайшим противником большевизма. Его программа казалась воплощением давнего страха большевиков – неизбежности военной интервенции. Гитлер писал: «Если Германия желает иметь больше жизненного пространства в Европе, его можно найти только в России».

Приход к власти Гитлера воспринимается как жесточайший просчет Хозяина. Он, управляющий Коминтерном как своей вотчиной, не дал немецким коммунистам объединиться с социал-демократами. И расколотая левая коалиция проиграла Гитлеру.

На самом деле приход Гитлера был ему необходим – для новой шахматной партии. Если бы Гитлера не было, его пришлось бы выдумать. Угроза интервенции наделила Сталина огромными правами, оправдывала любые чрезвычайные шаги, заставляла европейских радикалов поддерживать его, несмотря ни на что. Ведь СССР – очаг сопротивления фашизму, предмет его ненависти. Гитлер покончил с международной изоляцией Советской России – страны Антанты должны были искать в ней союзника, договор с Америкой в 1933 году это подтвердил.

И еще: большое количество избирателей в Германии, голосовавших против Гитлера, сулило будущие потрясения. Снова вставал призрак мировой революции. «Гитлер продержится несколько месяцев, за которыми – крах и революция», – писали в газетах старые большевики.

Ирония истории: почти мистические совпадения в судьбах этих проклинавших друг друга Вождей. Гитлер, как и Сталин, – третий сын в семье, и все дети, родившиеся до него, умерли. Гитлер также рожден в бедности, и также ходили легенды, что он незаконный сын, и даже отец Гитлера какое-то время зарабатывал сапожным ремеслом. Единственная любовь Гитлера также покончила с собой, и многие считают, что он убил ее...

И их режимы, объяснявшиеся ежедневно в ненависти, зеркально похожи. Оба дали друг другу много полезных уроков. После Ленина и Троцкого Гитлер был третьим учителем Сталина.

В 1934 году, раздумывая, что делать, он не мог не учесть уроков Гитлера.

Гитлер поучительно распорядился судьбой партийцев, приведших его к власти. Это была ворчливая вольница, так похожая на ленинскую партию. И Гитлер, также создававший могучее государство, повинующееся Вождю, решил вопрос радикально: объявил вчерашних соратников предателями и лично возглавил их истребление.

Все это мог наблюдать Сталин в июне 1934 года, пока переваривал итоги XVII съезда.

В газетах он наращивал «антигерманскую истерию», как именовали ее немцы. И «антибольшевистская истерия», как называли ее русские, активно поддерживалась Гитлером. К взаимной выгоде обоих Вождей.

Обдумывая кровавый поворот внутри страны, Сталин по-прежнему проводит потепление.

«Еще недавно музыкальный критик, увидев во сне саксофон или Утесова, просыпался в холодном поту. А сейчас куда ни пойдешь, джаз Утесова, джаз Ренского... Березовского, английский джаз, чехословацкий, женский, даже джаз лилипутов» («Комсомольская правда», 27 октября 1934 года).

На сцену Художественного театра вернулись «Дни Турбиных» – и он снова посещал любимый спектакль.

«Красная Россия становится розовой» – таков был заголовок в американской газете «Балтимор Сан».

В 1934 году, в разгар потепления, в СССР приехал английский писатель-фантаст Герберт Уэллс. В Германии уже правил Гитлер, и ненавидевший фашизм Уэллс очень хотел, чтобы Сталин ему понравился. И для Сталина этот визит был важен: в 1920 году Уэллс встречался с Лениным и восторженно рассказал в своей книге о «кремлевском мечтателе»...

Тогда, в голодный год, устраивались бесконечные банкеты в честь Уэллса. Уже при Ленине большевики учились обольщать знаменитых «западных друзей». Правда, художник Анненков приводит весьма неожиданный спич, который услышал Уэллс на таком банкете: "Один из приглашенных обратился к Уэллсу, указывая на обильный стол: «Мы ели котлеты, пирожные, которые являлись для нас более привлекательными, чем встреча с вами, поверьте. Вы видите нас пристойно одетыми, но ни один из присутствующих здесь достойных людей не решится расстегнуть свой жилет, ибо под ним ничего нет, кроме грязного рванья, которое когда-то, если не ошибаюсь, называлось рубашками».

Теперь подобное выступление Уэллс услышать не мог – Хозяин уже навел порядок среди интеллигенции.

Уэллс пришел в восхищение от увиденного, точнее, от показанного ему. «В СССР делается нечто очень значительное, – писал великий фантаст, – контраст по сравнению с 1920 годом разительный. Капиталисты должны учиться у СССР. Финансовая олигархия изжила себя... Рузвельт уже стремится к глубокой реорганизации общества, к созданию планового хозяйства».

Хозяин встретился с Уэллсом и сумел очаровать его, ни в чем ему не уступив. Он отверг возможность планового хозяйства в условиях капитализма и даже защитил революционное насилие: «Капитализм сгнил, старый строй не рухнет сам собой, наивно надеяться на уступки власть имущих».

Уэллс пытался хоть что-то отстоять. Будучи главой Пен-клуба, он заявил о желании поговорить со своим старым другом Горьким – о вступлении советских писателей в Пен-клуб.

«Эта организация настаивает на праве свободного выражения всех мнений, включая оппозиционные. Однако я не знаю, может ли здесь быть предоставлена такая широкая свобода?» – спросил Уэллс.

Хозяин насмешливо ответил: «Это называется у нас, большевиков, самокритикой. Она широко применяется в СССР».

Всего через два года Уэллс поймет, что такое свобода высказываний в СССР. Трагедия 1937 года ошеломит его, и он напишет роман «Божье наказание» – о человеке, который предал революцию.

Но это будет потом.

А тогда Уэллс выполнил задачу. Он подтвердил: Сталин – это Ленин сегодня.

2 июня 1934 года Прокуратура СССР приняла «Постановление о пресечении нарушений законности в отношении специалистов и хозяйственников». Страшные процессы как будто отходили в небытие...

После XVII съезда в партии пошли слухи о переводе Кирова в Москву. Говорили, что Киров, ближайший друг Хозяина, партийный вождь Ленинграда, член Политбюро и секретарь ЦК, вскоре займет второе место в партийной иерархии.

Это обнадеживало и партию, и интеллигенцию, ибо Киров все больше становился вождем потепления. Выступая в Ленинграде, он сказал: «Старые группы врагов расплавлены в период борьбы за пятилетку, и с ними уже можно не считаться...»

Хозяин любил Кирова и знал: Киров верен ему.

Однако Киров скоро стал опасен. После крови и трупов на строительстве Беломорско-Балтийского канала – детища Кирова, после его беспощадной борьбы с кулаками в мягкотелости его не обвинишь. Но Киров и вправду уверовал в потепление. Недаром, когда слезливый Калинин прервал поэта, славившего ЧК, и заявил: «Славить ЧК не надо, а надо мечтать о времени, когда карающая рука ЧК могла бы остановиться», – Киров аплодировал...

И все чаще Кирова используют враги. Хозяин знает: в Ленинград полюбил ездить Бухарин. В одном из его предсмертных писем, хранящихся в Архиве президента, я прочел: «Когда я был в опале... и в то же время заболел в Ленинграде, Киров приехал ко мне, сидел целый день, укутал, дал свой вагон, отправил в Москву с такой нежной заботой».