Травяной венок. Том 2 - Маккалоу Колин

Наступило молчание. Глядя из дальнего угла, Цицерон и Помпей переводили взгляд то на одно лицо, то на другое.

– Мой отец не согласится, – прошептал Помпей.

– Почему?

– Он задумал большую битву.

– Значит правда, что такие прихоти и фантазии решают судьбы народов и государств? – изумился Цицерон.

– Я понимаю, почему ты об этом просишь, Публий Веттий, – заговорил Помпей Страбон, – но я не могу согласиться. Слишком много римской крови пролито твоим мечом и мечами твоих людей. Если ты хочешь пройти через наши ряды для того, чтобы представиться претору в Риме, тебе придется пробивать с боем каждый дюйм своего пути.

Скатон поднялся.

– Хорошо, попытаться все-таки стоило, – сказал он. – Благодарю тебя за гостеприимство, Гней Помпей, но теперь самое время мне вернуться к своей армии.

Отряд марсов исчез в темноте. Не успел затихнуть топот их коней, как раздались звуки трубы Помпея Страбона. Лагерь, подчиняясь приказам, пришел в движение.

– Они нападут завтра, возможно с двух сторон, – сказал Помпей, сбривая с предплечья светлые волоски лезвием своего меча. – Это будет превосходная битва.

– А что делать мне? – с несчастным видом спросил Цицерон.

Помпей спрятал свое оружие и собрался укладываться на походную постель; другие кадеты занялись приготовлениями к битве, так что они были только вдвоем.

– Надень свою кольчугу и шлем, возьми меч и кинжал и положи свой щит и копье рядом с командным шатром, – ободряюще сказал Помпей. – Если марсы прорвутся, ты должен будешь оборонять последнюю позицию.

Марсы не прорвались. Цицерон слышал крики и гром отдаленной битвы, но не видел ничего, пока не подъехал Помпей Страбон вместе с сыном. Оба были растрепаны и забрызганы кровью, но широко улыбались.

– Легат Скатона Фравк убит, – сказал Помпей Цицерону. – Мы сокрушили марсов – и силы пиценов тоже. Скатон ушел с немногими из своих людей, но мы отрезали ему все подступы к дорогам. Если они захотят вернуться к себе в Маррувий, им придется идти трудным путем – через горы без еды и укрытия.

Цицерон поперхнулся:

– Оставлять людей умирать от холода и голода – это любимейшее занятие твоего отца, – сказал он, как ему казалось, почти героически, но с дрожащими коленями.

– Ты плохо себя чувствуешь, не так ли, бедный Марк Туллий? – спросил Помпей, смеясь, и дружески хлопнул его по спине. – Война есть война, вот и все. Они сделали бы то же самое с нами, ты знаешь. Может быть, если человек так умен, как ты, он теряет охоту к войне? Это удача для меня. Я не хотел бы, чтобы моим противником оказался воинственный человек, столь же умный, как ты. Счастье для Рима и то, что в нем намного больше таких людей, как мой отец и я, чем таких, как ты. Рим стал таким, какой он есть, в битвах. Но кто-то должен двигать дела на форуме – и это, Марк Туллий, твоя арена.

Глава 3

Эта арена была такой же бурной, как и любой театр военных действий в ту весну, поскольку Авл Семпроний Азеллион сцепился с ростовщиками. Финансы в Риме, как общественные, так и частные, были еще в худшем состоянии, чем во время Второй Пунической войны, когда Ганнибал оккупировал Италию и блокировал Рим. Деньги прятались всеми торговыми обществами, казна была фактически пуста и поступления очень малы. Даже те части Кампании, которые находились в руках римлян, были в таком хаотическом состоянии, что не было возможности наладить упорядоченный сбор податей; квесторы затруднялись в ведении какой-либо таможенной службы, поскольку один из двух главнейших портов, Брундизий, был полностью отрезан; италики были теперь повстанцами-неплательщиками, что они оправдывали ссылками на царя Митридата. Провинция Азия оттягивала передачу своих сократившихся доходов Риму; Вифиния не платила вовсе ничего, а поступления из Африки и Сицилии съедались дополнительными закупками пшеницы прежде, чем они могли быть отправлены оттуда. Более того, Рим оказался в долгу у одной из своих собственных провинций – Италийской Галлии, откуда поступала большая часть оружия и доспехов. Серебряные позолоченные денарии, каждый восьмой из выпущенных Марком Ливием Друзом, внушили всем недоверие к деньгам, и слишком много сестерциев было отчеканено, чтобы обойти это затруднение. Займы стали обычным делом среди людей со средним и высоким доходом и ростовщические проценты повысились, как никогда раньше.

Обладая хорошей деловой хваткой, Авл Семпроний Азеллион решил, что самым лучшим способом поправить дела будет закон об освобождении от долга. Его способ был привлекателен и легален; он отыскал древнее установление, которое запрещало назначать плату за предоставление займа. «Другими словами, – заявил Азеллион, – незаконным является получение прибыли от данных взаймы денег. То, что древний закон игнорировался в течение сотен лет и что такая практика превратилась в процветающую отрасль деятельности среди большой группы всадников-финансистов, является еще более предосудительным фактом. Ситуация осложнилась, – процедил Азеллион. – Большое число всадников занимается тем, что скорее берет деньги в рост, нежели дает их. Пока их бедственное положение не будет облегчено, никто в Риме не сможет выпутаться из долгов. Число невыплаченных долгов растет с каждым днем, должники не знают, что им делать, и – так как банкротские суды были закрыты вместе со всеми другими судами – кредиторы стали прибегать к насильственным мерам, чтобы собрать причитающиеся им долги».