Баязет - Пикуль Валентин

– Еще бы не интересно, – хмыкнул поручик. – «Скребницей чистил он коня» и ел сальные свечи, заедая их пьемонтскими трюфелями. Вас это устраивает?

– А я привыкла видеть вас другим…

– Каким же? – с живостью переспросил Карабанов.

– Ну как же!.. Флигель-адъютант его величества, блистательный кавалергард лейб-гвардии… Такая карьера, такой блеск! Ох-х!..

Лицо поручика слегка помрачнело:

– Все это кончилось для меня, Аглая. Как-нибудь, не сейчас только, расскажу обо всем…

Что-то тихо застучало по верху коляски. «Кажется, дождь», – подумал Андрей и осторожно взял руку женщины в свою.

– Вы… рады? – спросил он.

– Да, – не сразу отозвалась Аглая шепотом.

– А вы помните?..

– Что?

– Тот день, когда я впервые поцеловал эту руку?

– И тогда шел дождь, – вспоминала она с грустью, – вы торопились с манежа, не успев переменить мундир, и от вас так же, как и сейчас, пахло лошадьми… Все как сейчас, только нету дождя!

– Неправда, есть! – воскликнул Карабанов и откинул края оконной шторки: в треснутое стекло часто бились мелкие капли дождя. – Все как сейчас… А вы помните, – ковал Андрей железо, пока оно горячо, – вы помните, что не я первый сказал вам обо всем, а вы это сделали сами?

– Я была просто безбожно глупа. Вы меня обворожили… И не надо об этом, – попросила его Хвощинская, сухо щелкнув на запястье кнопкой перчатки. – Не надо, милый. Ведь мы уже далеко не дети.

– Да. Очевидно, уже не дети, если до сих пор продолжаем любить друг друга…

Андрей похвалил себя за то, что так хорошо знает ее. Ему удалось попасть в цель, и Аглая тихо всплакнула. Он не мешал ей. Зачем? – пусть поплачет. Потом взял за плечи и повернул лицом к себе.

– Теперь посмотри на меня. Ну!

– Чего ты хочешь? Пусти…

– Ничего, – ответил он и своими губами отыскал ее теплые вздрагивающие губы.

Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, словно удивляясь чему-то, и тогда он ласково отстранил ее от себя.

– Все такая же, – сказал он. – И даже целуешься, как раньше, не закрывая глаз…

Лицо у Аглаи было испуганным, почти жалким.

– Знаешь, – сказала она, – мне страшно.

– Страшно? Чего же?

– Не сердись, но я никогда не думала, что ты опять появишься в моей жизни. Какие беды еще приготовил ты мне?..

Кто-то настойчиво постучал в карету. Карабанов откинул дверцу. Безбородый смеющийся казак, перегнувшись с седла, показывал куда-то рукой:

– Ваше благородие, Арарат открылся. Теперича таможню проедем – там уже Игдыр и будет!..

Коляска остановилась недалеко от плаца, по которому шагали вооруженные солдаты: взвод эриванской милиции учился рубить шашкой. Откуда-то уже бежал, сильно прихрамывая, пожилой сухопарый офицер; полковничьи погоны были у него пришиты к белой солдатской рубахе.

Это был муж Аглаи, и Карабанов посторонился.

Хвощинский подошел к жене, лицо его вдруг как-то перекосилось, и он медленно опустился перед ней на колени. Кривая турецкая сабля звякнула о придорожный камень.

– Не плачь, – сказала Аглая, поглядев куда-то в пыльное небо. – Вот я и приехала, как обещала…

И она положила руки на его седую голову.

6

– Господа! Турецкий султан Махмуд был тридцатым султаном по счету и прославил себя тем, что убил своего братца. Абдул-Меджид устроил резню христиан и умер от полового истощения. Под тридцать вторым номером идет Абдул-Азиз, а затем уже и Мурад Пятый, который с детства любил шампанского выпить, отчего считался весьма просвещенным. К тому же и дамами не пренебрегал смолоду. А вон, спросите, господа, сотника Ватнина: он вам скажет, что все наши грехи тяжкие от вина да от барышень происходят. Теперь же тридцать четвертый султан по счету – Абдул-Хамид, а он… Прекрасных дам, надеюсь, среди нас нету?

Говоривший повернулся к дверям и заметил Карабанова, который давно слушал его и помалкивал. Поручик успел разглядеть молодое лицо, умные спокойные глаза и значок академии генерального штаба на скромном полевом мундире рассказчика.

– Добрый день, господа, – поклонился Карабанов с порога и коротко представился незнакомым офицерам.

Рассказчик первым поднялся ему навстречу, еще издали подал руку:

– Штабс-капитан Юрий Тимофеевич Некрасов… А вы, наверное, во вторую сотню?

Стали подходить и другие офицеры.

– Юнкер Евдокимов… Попросту Алексей! – Он как-то сразу запомнился Карабанову: совсем юный, почти мальчик, лицо узкое, девичье, а взгляд доверчивый, чистоты отменной.