Огненный омут - Вилар Симона

Зато плащ он носил чисто по-франкски, следуя еще тем, римским традициям, отголоски каких можно было наблюдать на старых фресках – перекинув через плечо тонкую складчатую ткань из серебряной парчи, удерживаемую у плеча тяжелой фибулой^[2] с камнем из красной яшмы, а у талии собранную широким поясом из золоченых пластин, украшенных яркими самоцветами.

Ролло предпочитал узкие белые сапоги из мягкой кожи с посеребренными заклепками под коленом. А на груди – там, где христиане обычно носят крест, – на шелковом шнуре висел языческий амулет, молот Тора, при взгляде на который Эмма нахмурилась. Она вдруг вспомнила пренебрежение, с каким Ролло отнесся к ее вере во время праздничной мессы.

– Ты огорчил меня сегодня в церкви, Роллон, – сверкнув глазами, произнесла Эмма. – Ты ведь знаешь, как важно для меня и для всех твоих крещеных людей было присутствие их повелителя на праздничной мессе.

Ролло перестал смеяться. Не глядя на нее, пренебрежительно пожал плечами.

– Не будь такой занудой, рыжая. Я ведь не настаиваю, чтобы ты посещала капища наших богов.

– Но сегодня такой праздник, а ты…

– Я отнюдь не прочь его отметить и выпить с тобой за воскресшего Христа добрую чарку. Но наблюдать за кривляниями скопцов-монахов… Нет уж, я лучше сжую свой ремень!

И улыбнувшись насупленной жене, сказал:

– Не будем ссориться хоть во время пира, моя маленькая фурия.

Эмма нетерпеливо передернула плечами.

– Ладно, но я все равно настою на своем, когда рожу тебе дочь, а ты дал слово, Ру.

Кажется, они опять готовы начать по обыкновению препираться. Так было всегда – словесная перепалка, спор, взрыв эмоций у обоих. Победителем неизменно оставался Ролло, однако эти споры и ссоры сильно возбуждали обоих. Вот и сейчас Ролло сердито рванул к себе серебряную вазу с фруктами, так что яблоки рассыпались по столу. Он схватил одно из подкатившихся, сжал до хруста, что оно треснуло в его могучих лапах.

– Ты сама знаешь, что не имеешь права плодить девчонок, когда я так нуждаюсь в наследнике!

Продолжая исторгать ругательства, он грубо вытер пальцы о скатерть, взял другое яблоко, яростно впился в него. У Эммы горели глаза, сбивалось дыхание. Как же он великолепен, когда так гневается, сколько в его движениях с трудом сдерживаемой силы!

Она смотрела, как переливающаяся тонкая ткань вот-вот лопнет, не выдержав мощи эти мышц, и вдруг Эмме захотелось ущипнуть его, взлохматить его львиную гриву, крепко поцеловать. Она сжала губы и сомкнула руки, боясь проявить свою страсть. Но Ролло уже все понял. Жующие челюсти замедлились, в глазах сверкнула веселая насмешка.

– Думаю, мне неважно, кто у нас будет первым, женщина. Ибо, когда я вижу, как ты хочешь меня – я думаю, что мы наделаем еще немало сыновей, которые смогут постоять за Нормандию и своего отца. И не красней так – ибо я прекрасно знаю, насколько ты можешь быть бесстыжей.

– Несносный Ру! – так и подскочила Эмма, но тут же рассмеялась и, заслышав звуки крока-молла, устремилась в зал.

Плясать этот варварский танец с мечами она обучилась, еще гостя у Ботто Белого в Байе. Мужчины, подняв в руках обнаженные клинки, выстроившись в цепочку и притоптывая, менялись местами, скрещивали их с громким лязгом, как в битве, выкрикивая с какой-то своеобразной варварской мелодичностью:

• Лихо мы рубились…
• Юн я был в ту пору.
• И у Эресунна
• Кормил волков голодных…

Хор мужских голосов придавал танцу величавость. Плясавшие менялись местами, поворачивались, кладя свободную от меча руку на плечо соседа, двигались шеренгой. Поднятые мечи в светлом отблеске масляных огней на треногах были очень красивы, и когда мужчины, обойдя зал, занимали вновь место друг против друга и скрещивали мечи, женщины скользнули меж ними, плавно покачиваясь и нежно вторя воинам, склоняясь под скрещенными, ударяющими в такт клинками.

Ролло улыбнулся. Эмма была заводилой в шеренге женщин. Чего еще ожидать от нее! Ей бы только попеть и поплясать, привлечь к себе внимание. Он видел, как она стремительно плыла, делая плавные движения руками, как замирала в стороне за шеренгой мужчин, когда они сходились, ударяя мечами. Она была такая грациозная, легкая, яркая. Беременность еще никак не отразилась на ее внешности, и лишь Ролло знал, что под чеканным поясом со свисающими окованными концами уже проступает живот. Однако, в отличие от большинства женщин, Эмму не тяготило ее положение, она была такой же живой и подвижной, как ранее, чувствовала себя превосходно, ела с завидным аппетитом.