Через тернии – к звездам. Исторические миниатюры - Пикуль Валентин

Весною 1828 года Грибоедов успел прочесть первые страницы романа, а вскоре получил назначение посланником в Персию; он был печален и, прощаясь, трагически напророчил:

– Нас там всех перережут… Вспоминайте обо мне!

Грибоедов подарил Жандру свой список комедии “Горе от ума”, которую ему не суждено было увидеть – ни на сцене, ни в печати. Варваре Семеновне он тогда же сказал:

– А вы пишите… не боги горшки обжигают! И нельзя втуне хранить бесценные сокровища своей памяти о минувшем.

Издалека приходили от него письма. Грибоедов сообщал Варваре Семеновне из Эчмиадзина: “Жена моя по обыкновению смотрит мне в глаза, мешает писать, зная, что пишу к женщине, и ревнует… немного надобно слов, чтобы согреть в вас опять те же чувства, ту же любовь, которую от вас, милых нежных друзей, я испытывал в течение нескольких лет…”

В январе 1829 года Грибоедова не стало.

– Теперь-то уж я закончу роман, – решила Миклашевич, – дабы исполнить предсмертную волю моего друга…

Роман назывался “Село Михайловское, или Помещик XVIII столетия”, и он явился как бы преддверием будущих “Записок охотника” Тургенева, проникнутый гневным протестом против условий крепостного права, – в этом Варвара Семеновна осталась верна себе и заветам своих друзей. В один из дней 1836 года, утомленная, но благостная, она широко раздвинула оконные шторы в спальне Жандра, разбудив его словами:

– Пора на службу, мой милый, но прежде поздравь меня… Я отслужила свое, поставив в конце романа жирную точку.

– Печально, ежели он останется в рукописи.

– Он дорог мне даже таким… Вставай!

Не стало Грибоедова, зато в жизни Миклашевич появился Пушкин, который тогда же напомнил читателям в “Современнике”: “Недавно одна рукопись под заглавием “Село Михайловское” ходила в обществе по рукам и произвела большое впечатление. Это роман, сочиненный дамою. Говорят, в нем много оригинальности, много чувства, много живых и сильных изображений. С нетерпением ожидаем его появления”.

Пушкину оставалось жить всего лишь один год.

В конце жизни он навещал Жандра и Миклашевич.

– Поэт приезжал к нам просить эту книгу, – рассказывал Жандр. – Тогда книготорговцы, возбужденные слухами о романе, предлагали нам тридцать тысяч рублей, уверенные в прибыли. Я не помню, что говорил Пушкин авторше, но мне он сказывал, что не выпускал романа из рук, пока не прочел…

Неизвестно, как бы сложилась судьба “Села Михайловского”, если бы не гибель поэта. В канун роковой дуэли Пушкин взял у Миклашевич лишь первую часть книги и, увлеченный ее содержанием, обещал предпослать к отдельным главам свои же стихотворные эпиграфы. Василию Андреевичу Жуковскому выпала скорбная честь разбирать бумаги покойного поэта, среди них он обнаружил и начало рукописи романа. Вскоре он появился в доме Жандра, где познакомился с Варварой Семеновной.

– Вам бы мемуары писать, – сказал он. – Ах, сколько мелочей старого быта мелькает в вашем романе, уже забытых… Поди-ка, догадайся теперь, что дворяне в царствование Екатерины ездили в гости со своими умывальниками и ночными горшками… А что вам говорил Александр Сергеич?

– Пушкин желал, чтобы роман скорее увидел свет.

– Чего и я от души желаю, – отвечал Жуковский, тогда же выпросив у Миклашевич остальные части романа.

“Он в три дня прочитал все четыре части и так хорошо знал весь ход романа, что содержание каждой части разбирал подробно, – вспоминал потом Жандр. – Он заметил некоторые длинноты и неясности, и В. С. все это тогда же исправила”.

Жуковский даже сочувствовал писательнице:

– Чаю, настрадаетесь вы со своей книгой…

И – немудрено, ибо роман, блуждая в рукописи среди читающей публики, сразу же сделался гоним. Был уже 1842 год, когда в доме графа Михаила Вильегорского гости его музыкального салона однажды обступили цензора Никитенко, спрашивая:

– Александр Василич, когда же будет предан тиснению несчастный роман стареющей госпожи Миклашевич?

– Увы, – понуро отвечал Никитенко, втайне сочувствуя авторше, – никак нельзя пропустить. У нее там все начальники – мерзавцы, губернаторы – жулики, а помощники – сплошь разбойники с большой дороги, что никак не дозволит цензура светская. Но в романе немало и героев из духовного звания, есть даже архиерей, порядочный негодяй, и все столько дурно отражены, что сего не пропустит цензура духовная…