Мальчики с бантиками - Пикуль Валентин

– Козел! Козел! Козел!..

Потом я у Курядова своего потихоньку спросил:

– Этот «смерш» небось за нами присматривает?

С невозмутимостью истинного помора старшина отвечал:

– А как же иначе? Такая его должность. За это он и деньги получает. Ты еще до Ваенги не добрался, как он твою биографию изучил и всю твою подноготную знает…

– А какие же тут шпионы? Кого он ловить собирается?

– Тебе этого не понять… Вон на «Разводящем» вскрыли для ремонта кожуха турбин. Потом закрыли. Механику пришло в голову: дай-кось еще разочек проверю. Вскрыли кожуха опять. А там между лопатками лежит винтик. Малюсенький, как булавка. Дай они пар с котлов на турбины – и все, ювелирной работы лопатки полетели бы к черту. Видать, нашелся гад, что винтик туда сунул. С умом действовал! Не открой они кожух снова – эсминец до конца войны околевал бы на приколе.

В кубрик спустился с вахты сигнальщик. Скинул тулуп, сел на рундук, потянул с себя ватные штаны.

– Продрог вконец! А машины-то у нас на подогрев ставят.

– Коли ставят, значит, пойдем, – отозвался Курядов.

Отбой дали за час до полуночи. Впервые в жизни (как многое было тогда для меня «впервые в жизни»!) я вязал к подволоку свою койку. Забраться в этот гамак с палубы никак не мог. Залезал в койку с обеденного стола. Эсминец покачивало у пирса, качался и я, лежа на пробковом матрасе в своей уютной подвесушке.

– Ну, как тебе? – спрашивали матросы. – Небось приятно?

– Замечательно! Будто на дачу приехал…

Курядов как сверхсрочнослужащий лежал на койке с пружинной сеткой.

Он сказал мне:

– Дачники мы только на базе. А на походе – хуже собак бездомных. Где приткнешься – там и ладно. По две недели ватников не снимаем. Сигнальцы, те даже спят в шапках. Разрешается на походе только ослабить ремень. Это ты, браток, еще испытаешь!

Среди ночи я вместе со своей «дачей» сверзился с потолка, трахнувшись затылком о железную палубу. Все в кубрике проснулись, врубили освещение.

Сонные матросы галдели:

– Чего тут? Будто прямое попадание!

– Да это юнга… отбомбился удачно. Койку с вечера плохо пришкертовал, на качке концы ослабли и отдались. Спим, ребята!

Но спать не пришлось. Внутрь отсека, пронизывая команду тревогой, через динамик ворвался голос вахтенного офицера:

– Корабль к походу и бою изготовить. Срочно.

Звонки, звонки, звонки… Колокола громкого боя!

Грохочут трапы, извергая через люки матроса за матросом.

По всему эсминцу лязгают крышки горловин – задраиваемые.

* * *

Офицеры преобразились. Стали медведями – мохнатыми и толстыми, в меховых канадках с капюшонами, на ногах – штормовые сапоги, белые от засохшей соли, а медные застежки на них – зеленые от воздействия морской воды на медь.

Штурман перехватил меня на трапе:

– Слушай, юнга! Юности свойственно соваться куда не надо. Предупреждаю: в море исправлять ошибки некогда, ибо любая из них заканчивается… скверно. Держись крепче!

– Есть – держись крепче!

– Добро, коли понял. Не старайся пробегать под волной. И не такие орлы, как ты, пропадали. С морем не шутят! А по верхней палубе двигайся, заранее рассчитав время прохода волны. Запомни: ты – миноносник, а это весьма рискованная профессия на флоте, где люди вообще привыкли рисковать. Ясно?

Я продрог до костей и все-таки не ушел с полубака, пока эсминец двигался из Ваенги на выход из Кольского залива. Была глухая арктическая ночь, но полярное сияние полыхало вовсю. В этом феерическом свете перемешались все краски радуги, окрашивая угрюмый мир из нежно-зеленого в трагически-бордовый. Навстречу нам, устало рыча выхлопом, прошли с океана три торпедных катера. Откуда-то с берега им мигнул сигнал вызова, и головной катер отстучал в ответ свои короткие позывные.

Скалы вдруг стали круче, они как бы нехотя расступились перед эсминцем, образуя каменный коридор, и форштевень «Грозящего» вдруг подбросило кверху, весь в ослепительном сверкании пены. Вода фосфорилась столь сильно, что побеждала даже мрак ночи. Я глянул на скалы и обомлел. Гигантскими буквами на скалах были начертаны белилами напутствия Родины всем уходящим в море:

Это была такая наглядная агитация, что пробирала до самых печенок. Политотдел флота отыскал наилучшее место для призыва к победе.

Но это было еще не все. На выходе в океан радисты врубили по жилым отсекам трансляцию, и кубрики заполнило музыкой.