Женщины Цезаря - Маккалоу Колин

— Это все, что ты взял себе, — пятьсот талантов и горсть жемчужин?

— Это все.

— Я не понимаю тебя.

— Ничего страшного, меня никто не понимает, — сказал Цезарь, собираясь уходить. — Но поищи все-таки для меня торговца жемчугом, будь паинькой. Я бы сделал это сам, если бы знал, с чего начать. Можешь взять одну жемчужину в качестве комиссионных.

— Да не нужны мне твои жемчужины! — презрительно фыркнул Красc.

Цезарь оставил себе одну жемчужину, огромную, размером с клубнику и такого же цвета. Почему он это сделал, он не знал. Наверное, потому, что она стоила вдвое дороже тех пятисот талантов, которые он получил за все остальные. Просто какой-то инстинкт нашептал ему поступить так — и это произошло после того, как жаждавший приобрести жемчужину покупатель видел ее.

— Я бы дал за нее шесть или семь миллионов сестерциев, — сказал этот человек с легкой завистью.

— Нет, — отозвался Цезарь, подбрасывая жемчужину на ладони, — думаю, я сохраню ее. Фортуна подсказывает мне, что я должен сохранить ее для себя.

Легко относящийся к деньгам, Цезарь тем не менее умел подсчитывать их. И когда к концу февраля он их подсчитал, сердце его упало. В сундуке эдила собралось всего пятьсот талантов. Бибул дал понять, что внесет сто талантов на их первые игры, ludi Megalenses, празднество в честь матери богов Кибелы в апреле, и двести талантов на большие игры, ludi Romani, которые состоятся в сентябре. Цезарь вынужден был выложить тысячу талантов личных средств — это все, что у него было, кроме его бесценной земли, с которой он не мог расстаться. Благодаря этой земле он сохранял свое место в Сенате.

Согласно подсчетам Цезаря, ludi Megalenses обойдутся в семьсот талантов, а ludi Romani — в тысячу семьсот. Тысяча семьсот талантов — почти все, что у него было. Дело в том, что Цезарь намеревался устроить больше двух игр. Каждый курульный эдил должен организовывать игры, и чем грандиознее окажутся эти игры, тем больше почета заслужит эдил. Цезарь хотел еще провести на Форуме погребальные игры в честь своего отца. Он полагал, что они обойдутся ему в пятьсот талантов. Придется занять денег, затем обидеть всех, кто голосовал за него, продолжая штрафовать нарушителей для наполнения сундука эдила. Неразумно! Марк Красc вытерпел все это только потому, что, несмотря на скупость и глубокое убеждение в том, что человек обязан помогать своим друзьям даже за счет государства, он действительно любил Цезаря.

— Ты можешь взять у меня все, что я имею, Павлин, — сказал Луций Декумий, присутствовавший при подсчете.

Усталый и немного обескураженный, Цезарь тепло улыбнулся этому странному старику, который составлял огромную часть его жизни.

— Что ты, отец! На то, что у тебя есть, не нанять и пару гладиаторов.

— У меня почти двести талантов.

Цезарь присвистнул:

— Я понял, что выбрал не ту профессию! И это ты сумел скопить за все годы, что обеспечивал покой и защиту жителей между Священной улицей и улицей Фабрициев?

— Вроде того, — смиренно ответил Луций Декумий.

— Придержи их, отец. Не давай мне.

— Но где же ты собираешься достать остальные деньги?

— Я займу их в счет того, что заработаю пропретором в хорошей провинции. Я уже написал Бальбу в Гадес, и тот согласился дать мне рекомендательные письма нужным людям здесь, в Риме.

— А ты не можешь занять у него?

— Нет. Он — друг. Я не могу занимать у своих друзей, отец.

— Да, ты странный человек! — сказал Луций Декумий, качая седой головой. — Ведь для этого и существуют друзья.

— Только не в моем случае, отец. Если что-то случится и я не смогу вернуть долг, пусть лучше это будут незнакомые мне люди. Мне невыносима сама мысль о том, что мой идиотизм может стать причиной банкротства моих друзей.

— Если ты не сможешь вернуть деньги, Павлин, тогда я скажу, что с Римом покончено.

Цезарь вздохнул с некоторым облегчением.

— Согласен, отец. Я верну деньги, не тревожься. Тогда о чем же я сам-то беспокоюсь? — радостно продолжал он. — Я займу денег столько, сколько надо, чтобы стать величайшим эдилом в истории Рима!

И Цезарь начал занимать. В конце года у него накопилось тысяча талантов долга. Тысяча, а не пятьсот, как он предполагал. Немного помог Красc, пошептав ростовщикам, что у Цезаря блестящее будущее, так что не стоит заламывать большие проценты. Бальб тоже помог, сведя его с людьми благоразумными и не очень жадными. Легальная ставка — десять процентов. Единственное условие — Цезарь должен был начать выплачивать долг в течение года, иначе процент изменится с простого на сложный. И тогда он должен будет выплачивать проценты с тех процентов, под которые он занимал, а также с занятого капитала.