Песня моряка - Кизи Кен

— Не волнуйтесь, капитан Стебинс. Можете рассчитывать на мою команду. Мы хоть и потерпели бедствие, но вполне дееспособны.

— Премного благодарен. Однако, боюсь, у вас нет навыка верховой работы. Нам нужен человек с четырьмя руками, умеющий держать хвост по ветру…

— Вообще-то я когда-то питался обезьяньими железами, — услышал Айк будничный бесцветный голос Грира. — И чем дальше от воды, тем больше мне это нравится.

Айк все еще ухмылялся этому замечанию, когда стартер вдруг зажужжал и вернулся к жизни. Самый последний синий проводок и оказался тем, что ему был нужен. Айк поднял голову и с удивлением обнаружил, что за это время его отнесло от яхты на длину футбольного поля. Доносившиеся до него голоса приносились потоками холодного воздуха, как по детскому проволочному телефону. Но теперь он чувствовал, что проволока натянулась до предела, и связь начала прерываться.

— Ис-а-а-ак, вернись… — Он поднял к глазам бинокль. Это кричал Грир, находившийся уже на расстоянии девяноста футов. — … тебя может….

Голос отнесло в сторону.

— Никак нет, напарник, — Айку даже не надо было повышать голос — пронизывающий ветер уносил звуки прямо к покачивающемуся металлическому парусу. — Давай валяй. Отчаливайте, ребята, а мне пока тут есть чем заняться. Bon voyage!

Снова раздались какие-то разрозненные крики, но Айку было не до того. Он прибавил скорость и начал разворачиваться навстречу все усиливавшемуся ветру, намереваясь укрыться за Пиритовым мысом. Он развернул лодку к берегу как раз в то мгновение, когда вздыбившаяся «Кобра» буквально начала разваливаться по всем швам, как игрушка на пружинках. Отваливающиеся части тут же исчезали в пене, унося с собой мерцающие кольца света. А более легкие обломки вместе с пенной накипью уносил ветер.

Внезапный порыв чуть было не опрокинул «Зодиак», и Айку пришлось броситься к мешку Грира, чтобы создать противовес. Он лег на спину, положив голову на брезентовое сиденье посередине, до предела переместив таким образом центр тяжести вниз. Сняв сапог, он даже исхитрился управлять лодкой с помощью ноги. Он снова развернул ее по ветру и установил скорость в шесть узлов, после чего откинулся на спинку разложенного брезентового сиденья и подставил затылок ураганным порывам. Вдали среди хлещущих фонтанов брызг виднелся серебристый парус удалявшейся яхты, шедшей прямым курсом в открытое море. Айк покопался в мешке Грира и извлек оттуда один из его гватемальских свитеров, которым и накрыл ногу. В конце концов он имел право на удобства. Ведь никто не знает, сколько может продлиться конец света.

Отец Прибылов должен был находиться в маленьком музыкальном алтаре и готовиться к вечерне, когда мимо со свистом пронесся ураган. Однако вместо этого он лежал на своей продавленной кровати в грязном исподнем и тапочках и смотрел на узкую полоску неба, убеждая себя, что если он не подстрижет сирень, то скоро в окошко ничего не будет видно.

Его ничуть не удивило явленное ему чудо и ничуть не встревожил серебристо-голубой клинок света, пропоровший город насквозь. Уже в течение нескольких месяцев он предвидел это. Да что там месяцев, лет! И все же, когда это случилось, он оказался, как и предполагал, абсолютно неподготовленным к этому. Его швырнуло на кровать как куклу.

Он закрыл глаза и начал напряженно прислушиваться к раздающемуся шипению. Если не считать душевной боли, все остальное с ним было в полном порядке. В свои девяносто четыре года он по-прежнему был крепок телом, но потерял силу духа — и это тогда, когда он больше всего в ней нуждался. Как говаривали некоторые из его молодых прихожан — час пробил. «Если час пробил, а ты ни к черту не годишься, значит, ты попал». А если его прихожане когда-либо и нуждались в твердой руке и ясном взгляде своего поводыря, так это именно теперь. Однако руки его ослабли; что же до зрения, то он не только был дальтоником от рождения, но еще приобрел и катаракту — в его старые глаза так часто попадала рыбья чешуя, что они стали походить на рябые фары «багги». Впрочем, его избитые переживания относительно плохого зрения внезапно были прерваны душераздирающей догадкой — серебристо-голубой? За всю свою жизнь он не видел никакого голубого цвета — ни серебристого, никакого другого оттенка.

Тогда откуда же он узнал, какого цвета был этот клинок? Он так решил только потому, что тот низвергся с небес? Нет, дело было не в этом. Многие небесные явления были совсем не голубого цвета, как, например, радуга вокруг престола… И все же он не сомневался в том, что клинок был голубым. Он знал это так же точно, как то, что являлся слабым стариком, которого отшвырнуло на продавленную кровать.

Он сел и приподнял свои тонкие веки. Глазам его предстал хаос. Даже то, что пощадила катаракта, было уничтожено и размазано этим голубым вихрем. Однако эти бесформенные мазки были цветными с преобладанием того же стального голубого оттенка, но теперь он был прошит трепещущими черными и красными лентами. Откуда он знал, что этот цвет назывался красным, а соседствующий с ним черным? Наверное, потому, что все это тут же напомнило ему «Красное и черное» Стендаля, и он представил себе человека, облаченного в эти цвета, трепещущего перед голубой бездной вечности. Голова у отца Прибылова закружилась от возбуждения, и он сполз с кровати на пол. Опустившись на обнаженные колени, он прижал свои восковые руки к горлу и, подняв голову, воззрился на туманное сияние, лившееся в окно. Потом старый священник испустил хриплый дребезжащий вздох и заговорил. Он обращался к этому небесному знамению не на родном русском языке и не на усыновленном английском, но на классической латыни Римской империи, и слова его имели приблизительно следующий смысл: «Хорошо же, Иллюзионист, вот перед Тобой Твой верный полуослепший раб, все еще возносящий к Тебе свои молитвы: смилуйся и даруй мне живот или хотя бы зрение!»

И волны голубого хаоса с ревом охватили его со всех сторон.

А чуть выше, в нескольких десятках ярдов над головой, небо по-прежнему было чистым. Катер подбрасывало все выше и выше, но движение волн не было однонаправленным, и Айк даже начал находить в этом какое-то утешение. Страшный ветер, поднявшийся вслед за хрустальной вспышкой света, продолжал нарастать, однако он дул со стороны берега, и у него не было возможности разогнаться достаточно для того, чтобы подчинить воды своей воле. Правда, он становился все пронзительнее, насыщая воздух холодным сероголубым туманом. Ни гор, ни металлического паруса яхты различить уже было нельзя. Вокруг бушевали свистящие валы ледяной мороси, и ориентироваться по небу было невозможно. До заката оставалась еще масса времени, но солнце плотно закрыл туман, и повсюду царила одинаковая мгла.

На гофрированном днище катера было мокро, но его не заливало. Экстренные клапаны, расположенные по обоим бортам надувного катера, самостоятельно регулировали объем сбрасываемой воды в зависимости от силы волн. Возможно, для голливудских надобностей малокаботажного плавания это приспособление и годилось, но для спасательной шлюпки оно было не очень удобно, так как некоторое количество воды требовалось для балласта. И Айк понимал, что если начнется настоящий шторм, то эта надувная игрушка превратится в резиновую утку в лапах разъяренного моря. Но пока он был благодарен этим клапанам. По крайней мере, они позволяли ему оставаться относительно сухим. Температура воздуха стремительно понижалась. Мокрый и без спасательного костюма, он бы умер от переохлаждения еще до того, как до него добрались бы лапы океана.

Ураган становился все сильнее. Айку пришлось сесть, чтобы держать нос лодки по ветру. И за несколько секунд его спина и шея были исколоты жалящим шквалом ледяного града. Он попытался дотянуться до мешка Грира, но лед резал лицо как осколки стекла. Ему пришлось снова опуститься на днище и ползти на брюхе под брезентовым сиденьем. Дотянувшись до веревки, он потянул мешок на себя и начал на ощупь отыскивать необходимое. Через некоторое время между спортивных рубашек и штанов ему удалось отыскать резиновую дождевую парку. И он вытащил ее наружу вместе с вязаной шапочкой Грира. Однако когда Айк приподнялся на локте, чтобы натянуть парку, ветер надул ее капюшон как парус, и «Зодиак» круто начало относить в сторону. Прикрывая лицо рукой, Айк поднялся и попытался развернуть лодку обратно, однако при таком ветре сделать это было невозможно. Он попытался еще раз и столь же безрезультатно. Всякий раз, как катер начинал разворачиваться, ветер обрушивался на борт и отшвыривал лодку обратно. Задранный нос суденышка был слишком легким, чтобы выдержать такую атаку. Айк плюнул, сбавил обороты, потом перевел двигатель на задний ход и отдался на волю волн: пока они не становились выше, корма обеспечивала ему идеальное укрытие.