У нас всегда будет Париж - Брэдбери Рэй Дуглас

— Увидимся за завтраком, — бросил мистер Хилл.

И захлопнул дверь. Мистер Бентли остался стоять за порогом. Даже сквозь закрытую дверь он видел эти шрамы, как будто его зрение и мозг обрели дар ясновидения. Шрамы от бритвы. От лезвия ножа. Они проглядывали сквозь дверное полотно, как глазки на старых досках.

В комнате погасили свет.

Окаменев над телом, он слышал, как проснулся дом, как по лестнице застучали шаги, как разнеслись крики, полустоны и шорохи. Вот-вот сюда нагрянут люди. Завоют сирены, завертятся красные мигалки, захлопают дверцами машины, у него на толстых запястьях щелкнут наручники, начнутся допросы, и его бледное, недоуменное лицо будут обшаривать чужие взгляды. Но пока он стоял над телом и водил по нему ладонями. Пистолет упал в высокую, душистую ночную траву. Воздух был все еще заряжен электричеством, но гроза уходила, и к нему вернулась способность видеть происходящее. Его правая рука сама по себе суетилась, как слепой крот, и долго попусту рылась в кармане, пока наконец не нашла то, что искала. И тогда он почувствовал, как его нешуточная масса потянулась к земле, осела и едва не рухнула на недвижное тело. А слепая рука потянулась, чтобы закрыть вытаращенные глаза мистера Хилла, и на каждое остывающее, сморщенное веко положила новенькую блестящую монетку.

Позади хлопнула дверь. Вскрикнула Хетти. Он обернулся к ней с тоскливой улыбкой.

— Вот, проиграл пари, — услышал он свой голос.

Подломится ветка^[1]

Ночью было холодно, а часа в два поднялся легкий ветер.

На деревьях задрожала листва.

К трем часам ночи ветер набрал силу и стал роптать под окном.

Она первой открыла глаза.

Тогда и он по непонятной причине заворочался в полусне.

— Не спишь? — спросил он.

— Нет, — ответила она. — Звуки какие-то послышались — крик, что ли.

Он поднял голову.

Издали долетал тихий плач.

— Слышишь? — забеспокоилась она.

— Ты о чем?

— Что-то вроде как плачет.

— Что-то? — переспросил он.

— Ну, кто-то, — сказала она. — Призрак, не иначе.

— Не выдумывай. Который час?

— Три ночи. Самое жуткое время.

— Почему жуткое? — спросил он.

— Помнишь, доктор Мид в больнице нам с тобой рассказывал, что в этот час люди сдаются, прекращают борьбу. На это время суток приходится больше всего смертельных случаев. Три часа ночи.

— Неохота об этом думать, — сказал он.

Отдаленные крики сделались громче.

— Вот опять, — сказала она. — Говорю же, призрак.

— О господи, — пробормотал он. — Какой еще призрак?

— Младенческий, — сказала она. — Ребенок плачет.

— С каких это пор у младенцев появились призраки? Разве по округе прошел слух о смерти младенцев? — Он приглушенно хмыкнул.

— Нет. — Она покачала головой. — Может, это никакой не призрак умершего младенца, а… сама не знаю. Тихо!

Его слух уловил те же отдаленные звуки.

— А вдруг… — начала она.

— Ну?

— Вдруг это призрак такого малыша…

— Говори.

— Который еще не родился.

— Разве бывают такие призраки? И в голос кричат? Фу ты, надо же такое придумать. Бред какой-то.

— Призрак нерожденного малыша.

— Да откуда у него голос возьмется? — спросил он.

— Возможно, дитя не умерло, а просто очень хочет жить, — сказала она. — Вот и плачет где-то далеко, да еще так жалобно.

Прислушались: далекий плач не прекращался, а прямо под окном ему вторил ветер.

От этих звуков у нее навернулись слезы; от этих звуков и с ним произошло то же самое.

— Сил моих больше нет, — сказал он. — Пойду-ка я перекушу.

— Нет-нет, — запротестовала она, удерживая его в постели. — Не шуми, прислушайся. Надо разобраться, в чем тут дело.

Он снова лег, взял ее за руку и попытался смежить веки, но из этого ничего не вышло.

Так они и лежали рядом, а ветер все роптал, будоража листву.

Где-то в стороне, очень далеко, слышался протяжный плач.

— Кто же это? — не выдержала она. — Или «что»? Не умолкает. От этого на душе так печально. Может, он просит, чтобы его впустили?

— Куда?

— В жизнь. Он не умер и еще не жил, но отчаянно хочет жить. Как ты думаешь… — Она запнулась.

— Ну, говори.

— Боже мой, — вырвалось у нее. — Помнишь, у нас с тобой в прошлом месяце был разговор?..

— На какую тему? — не понял он.