Счастливая куртизанка - Дефо Даниэль

Поговорив еще немного в этом духе, он вдруг сказал:

— А теперь давайте отбросим все грустные мысли и предадимся беспечному веселью!

Все это время за столом нам прислуживала Эми; эта девушка любила меня так сильно, что и описать невозможно; лицо ее сияло от радости; она никогда не слыхала, чтобы кто так разговаривал с ее госпожой и пришла в совершенное восхищение. Как только мы отобедали, она поднялась к себе, вырядилась, как и я, в свои лучшие наряды, и спустилась к нам — ни дать ни взять барыня!

Остаток дня мы провели втроем, болтая обо всем на свете, о том, что было, и о том, что предстоит. Вечером же он простился со мною, наговорив тысячу учтивых и нежных слов; в его речах дышала неподдельная сердечность, но не было ничего такого, на что намекала Эми. Прощаясь, он обнял меня, заверив в своем искреннем расположении и честных намерениях, наговорил кучу слов, которых я сейчас уже не упомню, и, поцеловав меня по крайней мере двадцать раз, вложил мне в руку одну гинею, говоря, что это на мои текущие расходы и что он ко мне наведается прежде, чем я эти деньги израсходую. Сверх того он дал полкроны Эми^[13].

— Ну, что, Эми, — сказала я, как только он ушел. — Теперь ты убедилась, что это преданный друг, а также честный человек, и что в его поступках нет и тени того, о чем ты говорила?

— Так-то так, — сказала Эми. — Но только я не могу этому надивиться. Он такой друг, каких, право же, не сыщешь в нашем мире.

— Да, Эми, — подхватила я, — такой друг, о каком я могла только мечтать, а уж как мне такого друга недоставало!

Словом, я так была потрясена своим счастьем, что ударилась в слезы и долго плакала, но на этот раз от радости, а не от горя. Мы с Эми легли довольно рано (Эми спала в одной со мной постели), но, обсуждая чудесные происшествия дня, проболтали чуть ли не до утра; добрая девушка несколько раз вскакивала с постели от радости и принималась плясать по комнате в одной рубашке. Словом, бедняжка чуть не помешалась: еще одно доказательство ее бурной любви к своей госпоже. Нет, в самом деле, другого примера столь преданной любви служанки к своей госпоже мне не доводилось встречать!

Два дня после того он не давал о себе знать. На третий пришел к нам снова и с прежней ласковостью объявил, что заказал всякую домашнюю утварь, дабы обставить ею мои комнаты; кроме того, он распорядился, чтобы мне вернули все то, что он в свое время взял у меня в счет арендной платы, иначе говоря — все лучшее, что было у меня из мебели.

— А теперь, — заключил он, — скажу вам, какой я придумал для вас способ жить, не зная нужды: поскольку вы теперь в состоянии обставить дом, почему бы вам не сдавать комнаты внаем жильцам из благородного сословия, которые имеют обыкновение выезжать на лето в деревню?

Таким образом вы будете жить в полном-достатке, тем более, что первые два года, а если понадобится, то и дольше, я не стану брать с вас арендную плату.

Впервые за все это время мне представилась возможность жить не только не ведая нужды, но и полностью обеспеченной. И, надо сказать, начертанный им путь к достижению этой цели в самом деле казался весьма надежным: дом просторный, в три этажа, по шесть комнат в каждом. Пока он мне выкладывал план устройства моего благополучия, к дому подъехала телега, доверху нагруженная всяким добром. С этою же телегой прибыл работник от мебельной лавки и принялся все расставлять по местам; большей частью это была та самая мебель, что стояла в двух моих комнатах до того, как домовладелец увез ее в счет арендной платы, которую я задолжала ему за два года: тут было два шкафа тонкой работы, несколько трюмо, из гостиной и другие не менее ценные вещи.

Все они встали на свои прежние места, причем домовладелец сказал мне, что возвращает их безвомездно как компенсацию за прежнюю его ко мне жестокость. Когда расставили мебель в гостиной, он сказал, что хочет обставить одну комнату для себя и сделаться моим первым жильцом, если я позволю. Как только ему не совестно, возразила я ему, испрашивать моего дозволения на то, что является его неотъемлемым правом? Итак, дом начал постепенно принимать достойный вид, всюду царили чистота и порядок. То же и с садом — он стал меньше походить на пустошь. И, наконец, мой благодетель велел мне повесить объявление о том, что в этом доме сдаются комнаты, и оставить одну из них за ним, с тем чтобы от случая к случаю в нее наведываться.

Когда все комнаты были обставлены по его вкусу, он пришел в чрезвычайно веселое расположение духа и мы опять пообедали вместе, причем и на этот раз он принял заботу о снеди на себя. После обеда он взял меня за руку и сказал: