Рассказы - Маламуд Бернард

Как погулял, Гарри?

Погулял.

Моя жена посоветовала ему пойти поискать работу, и раза два он сходил, но, когда ему предлагали место, отказывался.

Не потому, что не хочу работать. Я плохо себя чувствую.

Почему ты плохо себя чувствуешь?

Как чувствую, так и чувствую. По-другому не могу.

Ты нездоров, сынок? Может быть, покажешься врачу?

Я же просил меня так не называть. Здоровье мое ни при чем. И я не хочу об этом говорить. Работа меня не устраивала.

Устройся куда-нибудь временно, сказала ему моя жена.

Он кричит. Все временно. И так, что ли, мало временного? Я нутро свое ощущаю как временное. Весь мир временный, будь он проклят. И работу вдобавок временную? Я хочу не временного, а наоборот. Но где возьмешь? Найдешь где?

Мой отец прислушивается на кухне.

Мой временный сын.

Она говорит, что на работе мне будет легче. Я говорю, не будет. В декабре мне стукнуло двадцать два, я получил диплом в колледже, и что им можно подтереть, известно. Вечерами я смотрю новости. Изо дня в день наблюдаю войну. Большая дымная война на маленьком экране. Бомбы сыплются градом. С грохотом взмывает пламя. Иногда наклоняюсь и трогаю войну ладонью. Мне кажется, рука отсохнет.

У моего сына опустились руки.

Меня призовут со дня на день, но теперь я не так тревожусь, как раньше. Не пойду. Уеду в Канаду или куда смогу.

Его состояние пугает мою жену, и она с удовольствием уезжает утром к дочери, ухаживать за тремя детьми.

Я остаюсь с ним дома, но он со мной не разговаривает. Позвони Гарри и поговори с ним, просит дочку моя жена. Как-нибудь позвоню, но не забывай, что между нами девять лет разницы. По-моему, он смотрит на меня как на вторую мать, а ему и одной довольно. Я любила его маленького, но теперь мне трудно общаться с человеком, который не отвечает взаимностью.

У нее высокое давление. По-моему, она боится звонить. Я взял две недели отпуска. Я продаю марки на почте. Я сказал директору, что неважно себя чувствую, — и это правда, — а он предложил мне отпуск по болезни. Я ответил, что не настолько болен, просто нуждаюсь в небольшом отпуске. Но моему другу Мо Беркману я объяснил, почему беру отпуск: беспокоюсь за сына.

Лео, я тебя понимаю. У меня свои волнения и тревоги. Когда у тебя подрастают две дочери, не ты хозяин своей судьбы, а она над тобой хозяйка. А все-таки жить надо. Пришел бы в пятницу вечерком на покер. Компания у нас хорошая. Не лишай себя хорошего отдыха.

Посмотрю, какое будет настроение в пятницу, как пойдут дела. Не могу обещать.

Постарайся вырваться. Пройдет эта полоса, дай только срок. Если увидишь, что у вас налаживается, приходи. Да и не налаживается — все равно приходи, надо же тебе как-то развеяться, прогнать тревогу. Тревожиться все время в твоем возрасте не так полезно.

Это самая плохая тревога. Когда я тревожусь из-за себя, я знаю, о чем тревожусь. Понимаешь, тут нет никакой загадки. Я могу сказать себе: Лео, ты старый дурак, перестань тревожиться о пустяках — о чем, о нескольких долларах? О здоровье? Так оно неплохое, хотя бывают и получше дни, и похуже. О том, что мне под шестьдесят и я не молодею? Раз ты не умер в пятьдесят девять лет, доживешь до шестидесяти. Время не остановишь, оно с тобой бежит. Но когда тревожишься за другого, это гораздо хуже. Вот тут настоящая тревога — ведь если объяснить не хочет, в душу к человеку не влезешь и причины не поймешь. Не знаешь, какой там повернуть выключатель. И только хуже тревожишься.

Вот и стою в передней.

Гарри, не тревожься так из-за войны.

Пожалуйста, не учи меня, из-за чего тревожиться, из-за чего не тревожиться.

Гарри, твой отец тебя любит. Когда ты был маленьким и я приходил с работы, ты всегда подбегал ко мне. Я брал тебя на руки и поднимал к потолку. Ты любил дотянуться до потолка ручкой.

Я больше не желаю об этом слышать. Хотя бы от этого меня избавь. Не желаю слышать, как я был маленьким.

Гарри, мы живем как чужие. Я просто подумал, что помню лучшие времена. Помню, мы не боялись показать, что любим друг друга.

Он не отвечает.

Давай я сделаю тебе яичницу.

Избавь ты меня от яичницы.

А чего ты хочешь?

Он надел пальто. Снял шляпу с вешалки и спустился на улицу.

Гарри в длинном пальто и коричневой шляпе со складкой на тулье шагал по Оушн Паркуэй. Отец шел следом, и Гарри кипел от ярости.

Он быстро шагал по широкой улице. Прежде вдоль тротуара, где проложена велосипедная дорожка из бетона, была дорожка для верховой езды. И деревьев было меньше, их сучья рассекали пасмурное небо. На углу авеню X, где уже чувствуется близость Кони-Айленда, Гарри перешел улицу и повернул к дому. Он сделал вид, что не заметил, как пересек улицу отец, но был в бешенстве. Отец пересек улицу и двигался следом. Подойдя к дому, он решил, что сын, наверно, уже наверху. Закрылся у себя в комнате. И занялся чем-то, чем он там занимается.