Черный принц - Мердок Айрис

– Он не доктор.

– То есть как это? Вы же сами сказали.

– Его лишили диплома.

– Бывшая жена. Бывший врач. Как интересно. За что же?

– Не знаю. Что-то там в связи с наркотиками.

– Что именно в связи с наркотиками? Что он сделал?

– Не знаю! – ответил я, чувствуя, как во мне поднимается раздражение. – И не интересуюсь. Он мне всегда был неприятен. Какая-то темная личность. Кстати, вы, я надеюсь, не говорили ему, что у вас на самом деле произошло? Я ему сказал, что это несчастный случай.

– Ну, что у нас на самом деле произошло, не так-то трудно… Мог, наверно, догадаться.

– Упаси бог. Он способен шантажировать вас.

– Этот человек? Ну что вы!

– Во всяком случае, из моей жизни он, слава богу, давным-давно исчез.

– Но теперь вернулся. Ну и строгий же вы, Брэдли. – Есть вещи, которых я, как это ни странно, не одобряю.

– Не одобрять вещи – это куда ни шло. Плохо не одобрять людей. Можешь оказаться в изоляции.

– Я и хочу быть в изоляции от таких людей, как Марло. Чтобы существовать как личность, надо уметь провести границы и сказать чему-то «нет». Я не желаю туманным комком протоплазмы блуждать по чужим жизням. Такое зыбкое сочувствие ко всем исключает действительное понимание кого бы то ни было…

– Сочувствие вовсе не обязательно должно быть зыбким.

– …исключает и действительную преданность кому бы то ни было.

– Но надо знать подробности. В конце концов, справедливый суд…

– Я не выношу сплетен и пересудов. Надо уметь держать язык за зубами. Не только не судачить, но иногда даже не думать о других людях. Настоящие мысли рождаются из молчания.

– Брэдли, прошу вас, не надо так. Вы же не дослушали. Я говорил, что для справедливого суда нужно знать подробности. А вас, видите ли, не интересует, за что его лишили диплома. И напрасно! Вы называете его довольно темной личностью. А мне бы хотелось знать, в чем это сказывается. Но этого вы, видно, мне объяснить не можете.

С трудом сдерживая раздражение, я сказал:

– Я был рад избавиться от жены, и при этом он тоже ушел из моей жизни. Разве не понятно? По-моему, понятнее некуда.

– А мне он понравился. Я пригласил его бывать у нас.

– Господи!

– Но, Брэдли, нельзя так отвергать людей, нельзя их вычеркивать. Надо относиться к ним с любопытством. Любопытство – это своего рода милосердие.

– Я не считаю любопытство милосердием. По-моему, это скорее своего рода недоброжелательство.

– Знание подробностей – вот что делает писателя…

– Такого писателя, как вы, но не такого, как я.

– Ну, вот опять, – сказал Арнольд.

– Для чего нагромождать детали? Когда начинает всерьез работать воображение, от подробностей все равно приходится отвлекаться, они мешают. Надерганные из жизни подробности – это не искусство.

– А я этого и не говорю! – закричал Арнольд. – Я не беру материал прямо из жизни.

– Ваша жена считает, что берете.

– Еще и это! О господи!

– Подслушанные сплетни и подсмотренные подробности – это еще не искусство.

– Конечно.

– И зыбкий романтический миф – тоже еще не искусство. Искусство – это воображение! Воображение пресуществляет, плавит в своем горниле. Без воображения остаются, с одной стороны, идиотские детали, с другой – пустые сны.

– Брэдли, я знаю, вы…

– Искусство – это не болтовня плюс выдумки. Искусство рождается из бесконечного самоотречения и безмолвия.

– Из бесконечного безмолвия вообще ничего не родится! Только люди, лишенные творческого дара, могут утверждать, что больше – значит хуже!

– Что-то создать, завершить можно лишь тогда, когда чувствуешь на это неоспоримое, заслуженное право. Те, кто выбирает себе задачу по принципу наименьшей затруднительности, никогда не сподобятся…

– Чушь. Я пишу независимо от того, легко мне или трудно. И завершаю любую работу, удалась она мне или не удалась. Все прочее – лицемерие. У меня нет музы. Это и значит быть профессиональным писателем.

– В таком случае я, слава богу, не профессиональный писатель.

– Это невыносимо, Брэдли. Вы слишком романтизируете искусство. Превращаете его в какой-то мазохизм. Вам непременно нужно страдать, непременно нужно ощущать, что ваше творческое бессилие исполнено смысла.

– Оно действительно исполнено смысла.

– Да бросьте. Не надо заноситься, пусть светлый луч проглянет. Зачем так себя изводить? Ваша беда, что вы упорно воображаете себя «писателем». Почему бы не считать себя просто человеком, который изредка кое-что пишет, который, возможно, еще напишет кое-что в будущем? Зачем делать из этого трагедию всей жизни?