Эмма - Бронте Шарлотта

Спустя два или три года все повторилось вновь, только в худшем виде. На этот раз я ничего не знала до тех пор, пока Эмма чуть не удрала с одним молодым негодяем, по сравнению с которым ее предыдущий избранник казался рождественским херувимом. Ее отец едва успел предотвратить несчастье. Не знаю, откуда ей стало известно, что, волею обстоятельств, мне опять пришлось сыграть роль доносчицы. Знаю только, что чувства ее были задеты еще глубже, нежели в прошлый раз, и, соответственно, угрозы в мой адрес были еще более яростны — несмотря на то, что ее отец привел неопровержимые доказательства своей правоты, и, в конце концов, она была вынуждена согласиться с ним. Она обещала ему повиноваться и сдержала слово. Угрозам я не придавала значения, ибо в ту пору у меня была своя тайна — невидимая миру причина для радости, способная оградить меня и от кипящей ненависти. К тому же, думала я, что она может сотворить такого, чего бы еще не сделала? Разве, по жестокости молодости, она не воздвигла преграду между мужем и мной, преграду, которая сейчас уменьшилась, вследствие нашей с ним общей заботы об ее благополучии?…

Огонь в моем очаге догорал, колядовавшие давно разошлись по домам, все стихло, кроме завывания зимнего ветра. Я не в силах останавливаться сейчас на том, что случилось дальше в моей горестной истории, ибо в тысячный раз пытаюсь отогнать суеверный, неотступно преследующий меня страх, что Эмма прокляла меня: я едва не умерла родами, а когда стала поправляться, мне сказали, что девочка родилась мертвой. Ее похоронили, мою бедную, безымянную детку, в семейной усыпальнице — в жутком здании, тускло белевшем среди тисовых зарослей, на ветреном и сыром погосте. Со смертью моей радости рухнули все надежды на то, что мы с мужем будем жить в согласии. Мы вернулись к отчужденной вежливости, которой придерживались и раньше. До меня доходили слухи и сплетни о долгах Лоуренса, о дерзких выходках, которые позволяла себе Эмма всякий раз, когда представлялся случай, начиная от ночных скачек с препятствиями и кончая тайными поездками в игорные дома Европы. Не было такой дикой выдумки, которую не испробовала бы эта отчаянная парочка; последние пять лет мистер Чалфонт с нескрываваемым облегчением следил за участившимися поездками сына к гробницам фараонов, в пещеры Сирии, на раскопки древней Трои. Я, со своей стороны, всегда старалась сохранять достоинство.

Пятнадцать лет, пятнадцать лет! Окончились они внезапно — в ту пору я была больна и лежала в доме моей сестры Мери, куда отправилась по просьбе мужа, чтобы дать ему возможность насладиться обществом детей. На эту семейную встречу пожаловала незваная гостья — смерть. На охоте, куда он поехал с Эммой и двумя сыновьями, его лошадь споткнулась и сбросила его оземь — падение оказалось роковым.

Меня не допустили на похороны, но я бы не могла поехать, даже если б допустили. Августин прислал мне ледяное письмо с соболезнованиями, одновременно выразив сожаление по поводу моей болезни, которая, несомненно, воспрепятствует моим попыткам вернуться в Груби-Тауэрс. Вслед за этим посланием вскоре прибыло письмо от адвоката, где сообщалось, какая сумма будет мне выплачена в соответствии с завещанием мужа, а также, что мои личные вещи будут упакованы и пересланы по любому указанному мной адресу.

Мистера Чалфонта никогда нельзя было упрекнуть в скупости. Я получила достаточно денег в свое распоряжение, и мои милые братья очень быстро приискали мне подходящее жилище подальше от Груби-Тауэрс. В «Серебряном логе» я обрела мир, разумеется, омраченный бесплодными сожалениями, но все же — мир. Отчего же ровно сегодня меня терзают воспоминания об Эмме… Эмме… Эмме… Вот она стоит на катафалке с развевающимися по ветру волосами и подгоняет кучера. Вряд ли мне доведется еще когда-нибудь в жизни увидеть моих пасынков — почему, почему же меня сейчас преследуют эти видения?

Хотя я была погружена в эти гнетущие мысли, пальцы мои делали свое дело, не останавливаясь ни на минуту, и вот уже голубое платье для Элинор было дошито и лежало передо мной. Я завернула его в бумагу и скрепила пакетик обрывком яркой ленточки. Затем взяла крошечную шляпку, юбку и корсаж и направилась к Тине. Как и накануне вечером, кукла, завернутая в мою шейную косынку, сидела на стуле у изголовья кровати. Осторожно поставила я на стол свечу, размотала косынку и одела Элинор в одежки, сшитые из лоскутов, найденных в благотворительной корзинке, а на колени ей положила рождественский подарок.