Дочь священника - Оруэлл Джордж

– Дороти, дорогая, – вопрошал опытный оратор, расхаживая, одна рука в кармане пиджака, другая плавно чертит воздух бразильской сигарой. – Дорогая моя Дороти, ты же не станешь всерьез настаивать, что в твои годы – двадцать семь, не так ли? – с твоим умом ты продолжаешь набожно верить более-менее in toto^[17]?

– Да, продолжаю. Вам известно – продолжаю.

– Фу! Шутишь? Хитришь, плутишка? Все эти басни, сказочки у колыбельки – ты будешь притворяться, что еще веришь в них? Ну нет, не веришь! Не можешь верить! Страшно сознаться, вот в чем штука. Но успокойся, здесь полная безопасность: супруга надзирателя епархии под дверью не торчит, а я умею таить секреты.

– Не знаю, что вы называете «этими баснями», – садясь прямее, обидчиво начала Дороти.

– Что? А возьмем какую-нибудь совсем несуразную вещицу – допустим, ад. Ты веришь в ад? Заметь, я не имею в виду нечто без запаха, без цвета, о чем толкуют современные епископы, так возбуждающие юного Виктора Стоуна. Я спрашиваю, способна ли ты верить буквально? Веришь ты в ад, как, предположим, в Австралию?

– Да, верю, – ответила Дороти и постаралась объяснить, почему вечная реальность ада реальнее Австралии.

– Хм, – выслушал ее маловер Варбуртон. – По-своему, конечно, убедительно. Но что меня в вас, людях религиозных, настораживает – как-то чертовски уж бесчувственно вы верите. Воображением, мягко говоря, вы слабоваты. Вот я: безбожный, грешный, как шестеро из семерых живущих, и очевидно обреченный на вечные муки. Кто знает, через час, быть может, мне уготовано уйти и жариться в адской печурке. А между тем ты преспокойно сидишь, болтаешь, будто со мной все в порядке. Порази меня тривиальный рак, проказа или иная земная хворь, ты сильно огорчишься (по крайней мере, льщу себя надеждой на твое огорчение), однако в ситуации, когда мне предстоит сотни веков шипеть на рашпере, ты выглядишь обидно безмятежной.

– Я никогда не утверждала, что вы должны гореть в аду, – проговорила Дороти, конфузясь и мечтая сменить тему.

Честно сказать, вопрос, поднятый Варбуртоном, и для нее являлся крайне затруднительным, ибо в ад Дороти искренне верила, только ей никак не удавалось поверить, что кто-то туда попадал. Бесспорно существующий, ад представлялся ей пустынным и безлюдным. Подозревая неортодоксальность таких взглядов, она предпочитала хранить их при себе.

– Ни о ком невозможно знать заранее, будет ли он в аду, – более твердо заявила Дороти, выбравшись все же из самой страшной топи.

– Что я слышу! – воскликнул Варбуртон в притворном изумлении. – Неужто есть еще надежда и для меня?

– Конечно есть. Это те, кто с примитивным «предопределением», они нарочно пугают, что все равно пойдешь в ад, хотя бы даже и совершенно раскаялся. Но англиканцы – не кальвинисты!

– Стало быть, остается шанс на оправдательный вердикт, если преступное деяние сочтут «свершенным по неведению»? – задумчиво уточнил Варбуртон. И, наклонясь к Дороти, прошептал: – Дорогая, во мне такое чувство, что после двух лет нашего знакомства ты не рассталась с мыслью обратить меня – спасти заблудшую овцу, вырвать из пасти огненной и прочее. Таишь благое упование однажды пробудить грешную душу и встретить меня на причастии каким-нибудь ранним, чертовски промозглым зимним утром? Я угадал?

– Ну… – протянула Дороти, снова впадая в жуткую неловкость. Она и вправду уповала на чудо подобного перерождения, хотя тут наблюдался явно не слишком перспективный случай. Но не могла же Дороти просто смотреть на погибающего ближнего и не пытаться исправить положение. Боже, сколько часов и сил она растратила в беседах с темными деревенскими безбожниками, которые не могли даже объяснить причины упорного неверия!

– Да, – наконец призналась Дороти, заставив себя не уклоняться от честного ответа.

Варбуртон весело расхохотался:

– Твоя прелестная душа исполнена прекрасных чаяний! А ты, между прочим, не боишься, что вдруг я обращу тебя? Помнишь такую песенку «жила, жила собачка и разом околела»?

Дороти только улыбнулась; «нельзя подавать виду, что он тебя шокирует», этот принцип главенствовал в ее общении с Варбуртоном. Дружеская перепалка безрезультатно продолжалась еще час и, согласись Дороти задержаться, могла бы длиться всю ночь, ибо Варбуртон наслаждался их богословскими дебатами. Он обладал столь часто – просто фатально! – даруемой циникам атеистам дискуссионной ловкостью: Дороти ведь всегда была права, но отнюдь не всегда – победоносно. Они сидели (вернее, Дороти сидела, а Варбуртон стоял) в просторной красивой комнате, окнами выходившей на залитый лунным светом газон и называвшейся «студией», хотя лишенной примет когда-либо имевших здесь место творческих деяний. К великому разочарованию Дороти, знаменитый Бьюли так и не появился.