Сто лет одиночества - Маркес Габриэль Гарсиа

Этот эпизод положил конец поре искупления полковника Аурелиано Буэндии. Он пришел вдруг в такое же неистовство, как тогда, в юности, когда увидел труп женщины, которую забили насмерть прикладами лишь потому, что ее укусила бешеная собака. Он поглядел на толпы зевак, проходивших мимо его дома, и огласил улицу своим прежним громовым ревом, которым выразил глубокое презрение к самому себе и излил на людей всю ненависть, которая уже не умещалась в его сердце.

— Придет день, — кричал он, — и я вооружу своих парней, чтобы они покончили с этими засранцами гринго!

В течение ближайшей недели в разных местах побережья все его семнадцать сыновей были перестреляны, как кролики, убийцами-невидимками, которые целились в самую середину пепельного креста. Аурелиано Хмурый выходил из дома своей матери в семь вечера, когда ружейная пуля из темноты пробила ему лоб. Аурелиано Ржаной был найден в гамаке на своей фабрике с вонзенным между глаз топориком для колки льда. Аурелиано Пильщик проводил свою невесту из кино к дому ее родителей и возвращался по ярко освещенной Турецкой улице, когда кто-то из толпы — так и не узнали кто — выстрелил в него из револьвера, и бедняга упал прямо в котел с кипящим маслом. Через несколько минут постучали в дверь, где Аурелиано Жестянщик заперся с какой-то женщиной, и закричали: «Скорее! Братьев твоих убивают!» Женщина потом рассказывала, что Аурелиано Жестянщик выпрыгнул из постели, открыл дверь и был встречен пулей из маузера, разнесшей ему череп. В ту смертоносную ночь, когда в доме готовились к отпеванию четырех покойников, Фернанда бегала, как безумная, по городу в поисках Аурелиано Второго, которого Петра Котес заперла в шкаф, думая, что прикончат всех, кто носит имя полковника. Она выпустила его лишь на четвертый день, когда, судя по телеграммам из разных мест побережья, стало ясно, что ярость невидимого врага направлена только против братьев, отмеченных пепельным крестом. Амаранта отыскала счетоводную книгу, куда она внесла все сведения о племянниках, и по мере поступления телеграмм вычеркивала их имена, пока не остался только самый старший. Он хорошо всем запомнился своими большими зелеными глазами на очень темном лице. Его звали Аурелиано Сластолюб, он был плотником и жил в селении, затерянном среди горных отрогов. Прождав две недели и не получив сообщения о его смерти, Аурелиано Второй послал к нему гонца, думая, что он не знает об опасности. Гонец вернулся с известием о спасении Аурелиано Сластолюба. В ночь убийств к нему в дом пришли двое и разрядили в него револьверы, но в пепельный крест не попали. Аурелиано Сластолюбу удалось перепрыгнуть через ограду в патио и скрыться в лабиринтах скал, которые знал как свои пять пальцев благодаря дружбе с индейцами, продававшими ему древесину. Больше о нем и не слышали.

Для полковника Аурелиано Буэндии наступили черные дни. Президент Республики направил ему телеграмму с выражением соболезнования, обещая провести тщательное расследование и добрым словом помянуть убиенных. По распоряжению президента на похороны явился алькальд с четырьмя венками, дабы возложить их на гробы, но полковник Аурелиано Буэндия выставил его за дверь. После погребения он написал и сам отнес на почту такую оскорбительную для президента телеграмму, что телеграфист отказался ее отправить. Тогда полковник расцветил текст еще более забористыми словами, сунул бумагу в конверт и бросил в почтовый ящик. Как это уже было с ним после смерти жены, как не раз бывало во время войны при гибели близких друзей, он испытывал не тоску, а бешеную слепую ярость от своего мертвящего бессилия. Он дошел до того, что обвинил падре Антонио Исабеля в сообщничестве с бандитами, ибо тот пометил его сыновей несмываемым пеплом и тем помог врагам их найти. Дряхлый служитель церкви, у которого уже ум заходил за разум, и паства иной раз пугалась той ахинеи, какую он нес с амвона, явился однажды в дом Буэндия с чашей влажного пепла и попытался было вымазать им всех членов семьи, чтобы доказать, как быстро пепел смывается водой. Но страх перед несчастьем так глубоко проник в их души, что даже Фернанда отказалась от эксперимента, и более никогда и никто из семьи Буэндия не преклонял колена в исповедальне для помазания пеплом в святую среду.

Полковник Аурелиано Буэндия очень долго не мог успокоиться. Он прекратил мастерить золотых рыбок, ел через силу и бродил как лунатик по дому, волоча свой плащ и перетирая зубами глухую ярость. Три месяца спустя его волосы побелели, торчащие и напомаженные когда-то усы вяло обтекали бескровные губы, но зато в его глазницах снова пылали два угля, которые когда-то, при его рождении, так испугали людей, а позже одним лишь взглядом заставляли двигаться стулья. Напрасно старался он в своем терзающем душу гневе вызвать предчувствия, которые вели его молодость по тропам опасности к скорбной пустыне славы. Он потерялся, заблудился в этом чужом доме, где уже никто не пробуждал и ничто не вызывало в нем никакого чувства. Как-то открыл он комнату Мелькиадеса, желая найти хотя бы след довоенных времен, и наткнулся лишь на мусор, грязь и кучи всякой всячины, накопившейся за долгие годы забвения. По слипшимся грудам книг, которых никто не читал, по старым, раскисшим от сырости пергаментам щедро разлилась бледная плесень, а в воздухе, когда-то самом чистом и светлом во всем доме, плавало зловоние сгнивших воспоминаний. Однажды утром он увидел, как под каштаном плачет Урсула, уткнувшись в колени покойного мужа. Полковник Аурелиано Буэндия единственный из всех обитателей дома перестал видеть могучего старца, согбенного полувеком невзгод. «Поклонись отцу», — сказала ему Урсула. Он на миг задержался у каштана и еще раз убедился в том, что и это порожнее место не вызывает в нем никаких чувств.

— Что говорит отец? — спросил он.

— Он горюет, — отвечала Урсула, — думает, что ты должен скоро умереть.

— Скажи ему, — усмехнулся полковник, — что умирают не тогда, когда должно, а тогда, когда можно.

Пророчество покойного отца раздуло последний пожар в угасающей гордыне его сердца, но эту вспышку он принял за внезапное возвращение былой силы. И потому стал требовать у Урсулы, чтобы она показала ему место в патио, где зарыты золотые монеты, выпавшие из гипсовой фигуры святого Иосифа. «Ни за что не покажу, — твердо сказала она, помня горький урок прошлого. — Когда-нибудь, — добавила она, — обязательно придет хозяин богатства, ему и достанется». Никто не мог понять, почему человек, всегда бросавший деньги на ветер, вдруг стал хищным скопидомом, которого интересовали не скромные суммы для необходимых трат, а капиталы таких неслыханных размеров, что Аурелиано Второй едва пришел в себя от удивления, услышав названную цифру. Старые товарищи, к которым он обратился за помощью, избегали его как могли. Именно в эту пору он сказал: «Теперь единственная разница между либералами и консерваторами состоит в том, что либералы ходят молиться к пятичасовой мессе, а консерваторы — к восьмичасовой». Тем не менее он требовал так настойчиво, умолял так пылко, не оставляя камня на камне от былой своей чести и достоинства, что, получая понемногу то там, то сям, действуя в одном месте тихо и вкрадчиво, в другом — напористо и жестко, сумел за восемь месяцев собрать больше денег, чем Урсула закопала в патио. И тогда он посетил больного полковника Херинельдо Маркеса, чтобы тот помог ему развязать тотальную войну.

Было время, когда парализованный полковник Херинельдо Маркес действительно мог, даже из своего кресла-качалки, раскрутить подгнившие приводные ремни восстания. После Неерландского соглашения, когда полковник Аурелиано Буэндия отсиживался в тихом омуте со своими золотыми рыбками, Херинельдо Маркес общался с мятежными офицерами, бывшими рядом с ним до самого последнего поражения. Они вместе прошли печальную войну каждодневных унижений, ходатайств и памятных записок, постоянных «придите завтра», «уже скоро», «внимательно изучаем ваше дело»; вместе вели заведомо проигрышную войну против «уважающих вас» и «ваших покорных слуг», которые должны были назначить — но так и не назначили — пожизненные пенсии. Та, предыдущая война, двадцатилетняя и кровопролитная, не наносила им таких ударов, как эта тихая война отговорок и проволочек. Сам полковник Херинельдо Маркес, избежавший трех покушений, выживший после пяти ранений и вышедший живым и невредимым из бесчисленных боев, не выдержал жизни на измор и смирился с обидным поражением своей старости, думая об Амаранте под оконными ромбами солнечных лучей в арендуемом доме. Последних оставшихся ветеранов он однажды увидел в газете: высоко вскинув головы, чтобы преодолеть унижение, они стояли рядом с очередным безвестным президентом Республики, воткнувшим в лацканы их пиджаков значок с собственным изображением и преподнесшим старое, замаранное кровью и порохом знамя, которое будет положено на их гробы. Другие вояки, еще не растерявшие последнюю гордость, дожидались пенсии в сумерках общественной благотворительности, умирая с голоду, выживая со злости, превращаясь в тлен от старости в благоуханном дерьме славы. Таким образом, когда полковник Аурелиано Буэндия навестил друга с предложением разжечь очистительный пожар, способный дотла спалить позорный и прогнивший режим, поддерживаемый иностранным захватчиком, полковник Херинельдо Маркес не мог подавить щемящего чувства сострадания.