Том 1. Камни под водой - Конецкий Виктор

— Авоська — от слова «авось», — сказал Левин. — Авось что подвернется по дороге, да? А медиков я тоже не люблю.

Механик завернулся с головой в тулуп и лег спать.

С палубы вахтенные сгребали снег деревянными лопатами. Был слышен каждый скребок. Как в городе ранним утром через замерзшее стекло окна, когда после ночного снега дворники убирают мостовые.

— Пей чай, Яков, — сказал Вольнов, наливая кружки.

Левин взял кружку, поставил ее себе на грудь, сказал:

— Глеб, произошла какая-то чудовищная несправедливость… Ты знаешь, почему я все время уходил тогда от вас? В «Интуристе» и на улице потом?

— Нет. Я не думал об этом.

Вольнов подсел ближе к печурке и сушил возле нее портянки. Босыми ногами он все время ощущал вздрагивание и дрожь стального настила палубы. Ветер, очевидно, крепчал, и льды нажимали сильнее.

— Я никогда и не подозревал, как она важна для меня. Я это понял только тогда, когда заметил в ресторане, что между вами что-то происходит. Я это сразу заметил, Глеб. И мне очень не хотелось оставлять вас вдвоем. Поэтому я и уходил все время. Ты такое можешь понять?

— Aгa.

— Мы были просто знакомы. Много лет. Случайные встречи. Воспоминания конца войны… Она была замужем. Я женат. У меня дети. И никаких таких мыслей у меня не возникало. И вдруг… Вероятно, ревность — сильный катализатор. Это глупо, но это так.

— Прости, — сказал Вольнов.

— Очень все смешно. Очень, — сказал Левин. — Ты у нее ночевал?

— Да.

Проснулся боцман, сонный, лохматый, полез по трапу наверх в гальюн. Левин дождался, когда боцман исчезнет в люке, и спросил:

— А что произошло потом?

— Нечуткость. Моя.

— Большая?

— Вероятно, да.

Левин сел на койке и залпом выпил чай.

— Все это очень странно, — сказал он.

— Я писал ей со всех стоянок. Она не ответила.

— Ты никогда не сможешь сделать ее счастливой. Ты человек без позвоночника. У тебя есть только хорда.

— С чего это ты? — спросил Вольнов, обматывая ногу теплой портянкой. — И не пора ли тебе на судно? По-моему, сжатие начинается.

— Ты все еще надеешься пройти в Чукотское море, на чистую воду?

— Я пройду.

— Я шел, я плавал, я держал курс, а как сели на мель, так «мы»… — пробормотал Левин, прислушиваясь. — Действительно, вроде бы шуметь начинает.

— Глеб Иванович! — крикнул в люк старпом, размахивая журналом радиосвязи. — Радиограмма! Правительственная!.. И «Микоян» подошел!

Вольнов поймал журнал.

— Читай вслух, — попросил Левин.

Вольнов прочитал, с трудом разбирая корявые буквы старпомовского почерка на влажной бумаге:

«Правительственная. Начальнику Северного перегона, всему личному составу флотилии рыболовных судов, идущих верхним маршрутом. С большим вниманием и волнением следим за вашей мужественной работой по проведению рыболовных судов в суровых и трудных условиях осенней Арктики. Твердо верим, что в ближайшее время вся флотилия благополучно прибудет в конечный пункт. Рыбаки Камчатки, Сахалина и Приморья с нетерпением ждут пополнения своего флота. Того пополнения, которое вы так умело и самоотверженно ведете вперед. Желаем вам успехов. Подписал замминистра рыбной промышленности…»

— Я бы хотел, чтобы она была счастлива, — сказал Левин. — Я помню, как она девчонкой танцевала нам в палате бабочку… Это было смешно и трогательно. И она еще приносила песца в клетке и совала в клетку палец. И песец ее не кусал. А песцы вообще всех кусают… Я хочу, чтобы у тебя с ней ничего не получилось.

Вернулся боцман, все еще заспанный, сказал:

— А на земле люди по-настоящему живут, на танцы ходят. И в кино, да, Глеб Иванович?..

А женщина, о которой думали сейчас капитаны, ехала в пригородном поезде. Она везла в Архангельск дочку, свою Катьку.

Здесь был только ранний вечер, а не глухая ледяная ночь.

В вагоне пахло солеными огурцами.

Поезд был пригородный, часто останавливался. Вокруг полустанков смыкались леса. Леса, леса, леса — бесконечные толпы шершавых елей и еще не облетевших, красных осин.

Катька спала, положив голову на колени матери. Катька загорела за лето. Она немного огрубела в детсаде, но стала очень веселой. Даже сейчас, во сне, она улыбалась. И ее улыбка была лукавой. Ее брови побелели от солнца, а на щеке чернела ссадина.

Катьке снился маленький пушистый кролик. Кролик часто дышал носом и жевал красную морковку.