Свет далекой звезды - Чаковский Александр Борисович

Но Ольга Алексеевна была безжалостна.

«Вы начали свою защитительную речь с разговоров о нашем времени, — продолжала она, не давая Вострякову собраться с мыслями и ответить. — Какое оно к вам имеет отношение, нынешнее время?! То, что люди говорят о вас, вы называете сплетнями и кривотолками. Нет, это говорит сама правда, понимаете, сама правда! В прежнее время вас боялись бы, вы могли бы стать одним из тех, за которых другие писали диссертации, доклады, — писали и боялись пикнуть! За вас работали бы люди вроде Гладышева. Они годами, по крупицам собирали опыт, знания, они мёрзли на льду, ветры сбивали их с ног, но они вставали и снова шли, потому что знали свой долг! А вы, вы присосались бы к ним, как пиявка, согревались бы на их теле, сосали бы их мозг. Мы знаем ваши повадки. Вы разжигали бы всюду подозрительность, страх, недоверие к людям. Мы видали таких, как вы! Но, поймите, кончилось время, когда карьеристы преуспевали то тут, то там. Теперь люди стали зорче, искреннее, прямее. Они не терпят ни малейшей фальши, они быстро распознают приспособленцев и карьеристов. Вы допустили ошибку, Востряков, непростительную при вашей расчётливости. Вам вдруг показалось, что наступило ваше время. А оно не ваше. Да вы и сами в душе понимаете, что оно не ваше. Вы просто переоценили себя, свои актёрские способности. Вы, наверно, говорили себе: сейчас время смелых, честных, дерзающих людей, что ж, разве я не подойду по всем статьям? Со стороны всё выглядит отлично: я молод, приехал сюда, на пустынный берег Таёжного, не боюсь трудностей, рвусь в науку, — кому удастся рассмотреть, что у меня там внутри? Кто отличит меня от других, по-настоящему честных, по-настоящему смелых? А вас отличили. Поняли, кто вы такой. Иначе и быть не могло. Потому что наше время — не ваше. Это время Гладышевых — молодых и старых. Время честных людей… Понятно вам это? Я знаю, вы сейчас стоите и думаете только о том, чтобы я подольше говорила. Вам нужно выиграть время, скомбинировать, собраться с мыслями. Так я не дам вам этой возможности, понимаете, не дам! На фронте, когда я пробиралась из тыла врага к своим, мне довелось стрелять в предателей я дезертиров. Сейчас мир, войны нет, и оружия у меня тоже нет, но зато есть вот это!..»

Ольга нагнулась и схватила с земли сук, конец которого тлел в костре. Затем она выпрямилась, светящийся конец описал дугу и ударил по лицу Вострякова.

«Это вам за Гладышева!» — воскликнула она, делая ещё шаг к Вострякову.

Я подбежал к Андрею, уверенный, что он будет защищаться, может быть, даже бросится на Олю.

Но моё опасение было напрасным. После первого же удара Востряков, согнувшись, отпрянул назад, а когда Ольга сделала шаг вперёд и снова занесла свой светящийся хлыст, нырнул вот в эти кусты… Раздался хруст сломанных сучьев, шум веток — Востряков убегал…

На другой день он и вовсе исчез с нашего горизонта.

— Ну, вот и всё, что я хотел рассказать, — сказал Гладышев. — Вижу, я очень задержал вас.

— Нет, — сказал Завьялов, сосредоточенно глядя на подёрнутые пеплом угли.

— С ухой уже ничего не получится. — Гладышев поглядел в котелок. — Она остыла, а разогретая уха — профанация.

— Неважно, я совсем не хочу есть.

— Надо было нам покончить с ухой раньше. Впрочем, как можно обедать, не выяснив, есть ли бог.

— Простите? — отозвался Завьялов.

— Да нет, это просто цитата, — усмехнулся Гладышев. — Тогда, может быть, выпьем?

Он взял в руки четвертинку.

— Знаете, мне не хочется, — сказал Завьялов. — Вы не обидитесь? Мне кажется, я сейчас действительно вижу Ольгу. Нет, «вижу» — это не то слово. Не могу найти подходящего… Ну, словом, она где-то здесь рядом. Спасибо за то, что вы привели меня сюда… А водка может всё это развеять. Вы понимаете?

— Да. Но мне кажется, вам грустно. А между тем следовало бы радоваться. Вы же нашли её!

— Нет, мне совсем не грустно. Может быть, чуть-чуть. От сознания, что мы столько лет были не вместе.

— Завтра вы увидите её. И передадите привет от меня.

— Да, да. Обязательно. У меня уже есть одно такое же поручение.

— Что ж, — сказал Гладышев, — тогда давайте возвращаться.

Он затоптал тлеющие угли, вылил из котелка остывшую уху, вытер его листом и сложил свой складыш…

— Всё, — сказал он, перекидывая за спину полупустой брезентовый мешок, — пошли.

Через несколько минут они уже стояли на холме у длинного деревянного здания. И Завьялов снова увидел Таёжное. Далёкие горы тихо спускались в воду, и мыс, возвышающийся над поверхностью озера, был похож на огромный утюг. Одинокая лодка застыла на свинцовой воде. В ней стоял человек и почему-то держал длинное весло на весу, как держит свой шест гребец на китайских картинах.