Интердевочка - Кунин Владимир

Владимир Кунин. Интердевочка

* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ*

Была середина белой летней ночи. Мне нужно было успеть одеться, привести себя в порядок, выскользнуть из гостиницы, поймать тачку, доехать до дома, поспать пару часиков и к восьми махануть в свою больничку.

Времени было еще навалом. Я стояла у распахнутого окна в одних туфлях и трусиках - и не торопясь застегивала лифчик. Я знала, что и без шмоток выгляжу - будьте-нате, и была уверена, что он сейчас с меня глаз не сводит. Но если с вечера во мне к мужикам еще что-то шевелится, то к утру уже все до лампочки. И моя неторопливость - просто результат привычки.

С высоты десятого гостиничного этажа я видела плывущий по Неве буксир и баржу с желтым песком.

- Я люблю тебя, Таня, - сказал он у меня за спиной.

Он неплохо трекал по-нашему. Даже надбавку получал в своей фирме за знание русского языка.

- Я тебя тоже, - ответила я, не оборачиваясь. Он мешал мне слушать мелодию с проплывающей внизу баржи.

- Я хочу жениться на тебе, - с чувством сказал он.

Ох, черт побери! Неужели - все? Неужели точка?!

Я резко повернулась к нему. Он все еще лежал в неширокой гостиничной кровати и напряженно щурил свои близорукие глаза.

- Слава те, господи! - я даже рассмеялась. - Наконец-то раскололся!..

- Что?

Я заметила, что с ним и вообще с иностранцами, говорящими по-русски, я всегда разговариваю упрощенным языком. Это происходит помимо сознания. Может быть, я инстинктивно стараюсь облегчить им общение со мной?

Я села к нему на кровать, погладила по лицу:

- Ты действительно хочешь на мне жениться?

- Да, - он положил голову мне на колени. Волосики у него были мягкие, реденькие, с пепельной проседью. - Я уже говорил со своей папой и мамой.

Это становилось серьезным.

- И мы уедем к тебе?

- Да. Если хочешь.

Он еще спрашивает! А ради чего я здесь-то? Ни хрена они в нас не понимают. Даже самые умные.

Я наклонилась и поцеловала его в щеку. Почувствовала несвежий запах у него изо рта, встала и осторожно сказала:

- Теперь будет все, как захочешь ты.

В ванной я натянула свое бундесовое платьице - полштуки отвалила за него Кисуле, - собрала в сумку свою косметику и подкрасила губы. И увидела непромытую, с засохшей мыльной пеной бритвенную кисточку. Я вот уже месяц с ним тусуюсь и каждый раз вижу эту непромытую кисточку. Но до сих пор я считала, что это его дело. А сегодня… Я тщательно вымыла кисточку, просушила ее в махровом полотенце и поставила на стеклянную полочку перед зеркалом. Может быть, именно с этой кисточки у меня начиналась совершенно новая жизнь…

Выйдя из ванной я посмотрела в окно на неву, но баржи с песком уже не было.

- Вот пятьсот крон, - он смотрел на меня поверх очков, протягивая деньги. - Как всегда. Но если хочешь в долларах, то получится меньше. У нас сейчас немножко упал долларовый курс и тебе это не может быть выгодно.

Брать? Не брать?.. Да в гробу я видела эти пятьсот крон! Теперь мне важно совсем другое. Я сказала:

- Спрячь. Завязано. Теперь ты у меня знаешь как будешь называться? «Бесплатник», - я видела, что он ни черта не понял. - У нас жены с мужей за… Это самое… Денег не берут, - объяснила я. - Аморально.

- Это правильно. Хотя жена всегда стоит дороже, - он спрятал деньги в бумажник.

Все-таки какие они рассудительные и четкие ребята! Не то что наши. Хотя я даже и не понимаю - нравится мне это или нет.

- Презенты возьмешь?

Он мне кое-что купил в березке.

Я посмотрела на часы и решила не рисковать. Прихватят вдруг, найдут у меня эти шмотки, пока выяснят, что я их не того… Я и на работу опоздаю.

- Нет. Лучше привези мне их сам. Хорошо?

- Хорошо, - согласился он. - И надо про нас обязательно сказать твою мать.

Я рассмеялась.

- Обязательно! Чао, - поцеловала его в нос и пошла к двери. - Пронеси, господи!

Теперь у нас в «Интуристах» дежурных по этажу нет. Все как у них, «за бугром» сделали. А кто может помешать посадить у лифта старшую горничную? Никто. Вот и сидит за столиком наша подруга драгоценная - Анна Матвеевна. Вид - для полтинника - еще будь здоров. Вся в люрексе, на голове - «хала».

- Доброе утро, Анна Матвеевна.

- Танечка! - ну, просто мать родная.

Я лифт вызвала, сунула ей червончик, помадку французскую. Анна Матвеевна глазками захлопала: